Баллады снова солгут - [7]

— ЖЖЁТСЯ! — орал Эрвен, пытаясь протереть глаза кольчужными навершиями. — ЖЖЁТСЯ, СРАНЬ!

— Так, хватит! — рявкнул офицер.

Пленник по-прежнему лежал на полу лицом вниз, его плечи тяжело поднимались и опускались. Я заметила лужицу крови под его волосами.

— Отведите его в камеру и заприте. И хватит его избивать, а то он не доживёт до плахи, — приказал начальник. — А потом, Эрвен, сходи-ка к Перету, может, он знает, как тебя отмыть. Да не юродствуй ты, не так-то тебе и плохо!

Замаранный стражник отнял руки от лица и зыркнул на меня с такой злобой, что у меня закружилась голова. Белки глаз казались страшно яркими на лоснящемся чёрном лице, и выражение их было достаточно ясным.

Он запоминал моё лицо. А ведь я, может быть, спасла его от чего-то похуже…

Затем оба стража схватили пленника за ткань рубахи и просто поволокли. Когда дверь в каменный мешок захлопнулась за ними, я обернулась к офицеру. Дружелюбие из его глаз испарилось, и я почувствовала себя крайне неуютно.

— Вы внесены в список гостей города, — сказал он, — можете идти. Но я бы на вашем месте долго тут не задерживался.

— А в чем этого парня обвиняют? — вопрос вырвался у меня прежде, чем я успела его осмыслить.

Страж зевнул:

— Что вам за дело? Не поделил что-то с племянником нашего князя, да и зарезал его спьяну, а потом пытался в горы сбежать. Да за седмицу не замёрз, живучая тварь. Ну, ничего, в петле ни одна шея целой не остаётся.

…Трактирчик в городе оказался очень уютным, несмотря на низкую плату за постой. Сквозь хорошо утеплённые стены до меня не могли дотянуться холодные и колючие пальцы суровой северной зимы, а золотой парчи на постели мне и не надо. Первые несколько дней я почти не выходила из своей комнатки, отогреваясь после долгого и трудного пути. Приютивший меня охотник — дядюшка Би — после своей кончины оставил мне достаточно эффи, чтобы не отказывать себе иногда в стакане горячего вина с пряностями, и этого хватало мне если не для счастья, то хотя бы для покоя.

Прошло четыре дня, в течение которых трактир беспрестанно кутался в метели и пургу. И вот наконец-то выдался вечер, когда сквозь иней на стёклах проступили звезды. Я сидела в общем зале и потягивала горьковатый тёплый эль из глиняной кружки. Повсюду трепетали робкие огоньки свечей и светильников.

— Тишина сегодня какая, — благообразный трактирщик Инги был явно настроен поговорить, устав давить зевоту.

— Все сидят по домам, греются, — я пожала плечами и жестом показала, чтобы мне добавили эля.

Хозяин вновь наполнил мою кружку.

— Тихий у вас городок, — заметила я, отпивая. — Наверное, немного у стражи работы.

Инги ухмыльнулся. Видел он зим, наверное, сорок, и годы уже сказывались на нем согбенными плечами и высокими залысинами.

— Теперь, наверное, будет немного.

— А раньше? — полюбопытствовала я.

— Раньше-то? — трактирщик фыркнул. — Раньше этот племянничек княжеский никому житья не давал. Что в офицеры угодил он по праву рождения, а не за заслуги, так ещё понять можно — так уж принято, и не нам спорить. Удивительно, как его лавиной в горах за все его подвиги не накрыло!

— Что творил-то?..

— То, что пьянствовал он, буянил да народ честный ночь-полночь избивал — опять же, стерпеть можно! Вот подлецом был… да не при вас будет сказано, сударыня.

— Был? — поудивлялась я для виду. — И чего ж он творил-то такого?

Инги, смущаясь и негодуя одновременно, тёр глиняный сосуд относительно чистой тряпкой.

— Да уж сколько девушек-то честных из-за него… того… жизнь себе сломали, — грустно сказал он. — Умел он их словом да делом подманить. А потом сорвёт удовольствие — да и под зад коленом, вы уж простите, сударыня! Вот за это-то его к смерти и приговорили. Жила тут неподалёку девушка, молоденькая совсем. Обручилась с одним солдатиком. О нем-то самом я мало знаю, хотя видел не раз, а судить его не мне…

У меня сжалось сердце. Чутье подсказывало, что судить жениха будут довольно скоро, и суд едва ли будет милосерден.

— Весёлая — ну прямо цветочек весенний! Ну он на неё глаз-то и положил. А они, знатные, умеют своего добиваться. Только девушка как поняла, что обманул он её, что жениха своего предала она, что все от неё отвернутся — да со скалы и бросилась. И разбилась насмерть.

Ох, прелесть-то какая.

— Жених-то у ней нездешний — с юга, говорят. Да и служил где-то неблизко. Только несколько лун тому назад перевели его — под начало этого самого племянника. Добрые люди молчать не стали, уж вестимо. И вроде тихий был, спокойный парень — только иногда глянешь на него, а в глазах словно бесы пляшут…

Ещё бы. Я снова отхлебнула эля.

— Я знаю, он просил его отсюда перевести… Тяжело ведь, и кто обвинит? Вроде даже и собирались, только не успели. Седмицы с полторы тому назад, на гулянии, командир опять напился и давай над его невестой при нем глумиться. Парень сидел-сидел, молчал; а потом бросился на него, и горло перерезал. При всем честном народе; весь их отряд тут же, и гости…

Инги кивнул на большой дощатый стол, стоявший недалеко от входа. Я посмотрела туда же, и к горлу подкатил комок.

— Как он ушёл — не знаю. Все видели, и остановить никто не смог, вот будто кто к скамьям приковал… Слышал я, недавно поймали его все-таки. Сейчас не то время, когда горы людям рады.