Баллада о Максе и Амели - [69]

Он уже собирался встать, когда я сказала ему:

– Ты вообще-то обещал жить дольше, чем я!

– Да, обещал, – согласился он и остался лежать там, где лежал.

Спасаться бегством было уже поздно. Первое из приближающихся животных уже стояло на каменных глыбах, в пространстве между которыми находились мы. Нам не оставалось ничего другого, кроме как, еле слышно дыша, слушать, как над нами собираются другие животные, и надеяться, что они пройдут мимо нашего убежища. Но они, конечно же, этого не сделали.

Их вожак спрыгнул с глыб и встал перед входом в нашу пещеру. Сквозь ослабевающий дождь мы увидели худощавые, но сильные ноги, покрытые серой шерстью. Такие ноги не могли принадлежать ни собаке, ни какому-либо другому животному, которое нам в этой жизни уже доводилось видеть.

– Выходите! – резко потребовал вожак.

Тон его голоса не оставлял никаких сомнений в том, что если мы не выполним его требование, он зайдет в наше убежище и это будет означать для нас верную смерть. Макс первым выбрался из пещеры. Я, последовав за ним, наконец поняла, что это за животные с серой шерстью, которые один за другим спрыгивали с каменных глыб и становились рядом со своим вожаком.

– Вы, я вижу, собаки, – констатировал вожак.

– А вы – волки, – сказала я, стараясь говорить как можно более твердо.

50

Я еще никогда не встречала волков, но я всегда представляла их себе именно такими. Большими. Сильными. Дикими. Величественными. Даже одна имеющаяся среди них самка – и та производила неизгладимое впечатление. По сравнению с ними мы с Максом были похожи на безобидных комнатных собачонок, позволяющих людям водить их по городу на поводке.

– А что вы, собаки, делаете здесь, так далеко от города? – спросил нас вожак.

У него было темно-коричневое пятно вокруг глаза. Уму непостижимо: у него, как и у меня, было пятно, но никто к нему из-за этого презрительно не относился. Более того, он даже стал вожаком стаи!

– Мы хотим попасть к моим людям, – пояснил Макс.

Я тут же мысленно обругала его за это. Было ведь очевидно, что волки после таких его слов будут относиться к нам с еще большим презрением, чем уже относились. В конце концов, мы были меньше и слабее их, а у меня еще и недоставало одного глаза. Мне впервые за долгое время снова стало стыдно за свою изувеченную морду. Благодаря Максу я во время последнего этапа нашего с ним путешествия почти не вспоминала о том, что я калека, но вот теперь, когда я стояла перед стаей волков, да еще и такой впечатляющей, я снова почувствовала себя уродливой и тщедушной.

Волкам ответ Макса отнюдь не показался забавным. Хуже того, некоторые из них оскалились, а вожак презрительно сказал:

– Собаки, вы ужасно слабые.

– Мы не слабые! – рявкнула я.

– Не слабые?

Волк пошел ко мне, остановился очень близко от меня и дыхнул мне прямо в мордочку. Макс хотел было втиснуться между ним и мною, чтобы меня защитить, однако прежде чем он успел это сделать, я прорычала волку:

– Мы вообще-то преградили путь медведю и сумели удрать от огромного пожара. Вы можете похвастаться чем-нибудь подобным?

– Мы много сезонов назад даже убили одного медведя, – фыркнул вожак.

– А мы – гораздо более могучее чудовище, – заявила я.

– Более могучее, чем медведь?

Следовало ли мне рассказать вожаку стаи о Йедде? Поймет ли он, о чем идет речь? Известно ли волкам о промежуточном мире? Знают ли они, что у нас у всех есть душа? Имеются ли и среди волков такие, любовь которых сильнее забвения?

Дыхание вожака обдувало мою мордочку. Я посмотрела в его серые глаза. Они были холодными, без какого-либо света, без благожелательности. Нет, этот волк не был способен любить. И я на короткое мгновение ему позавидовала. Ему не приходилось бояться пережить смерть любимой волчицы. Тому, кто не любит, нет необходимости и чувствовать в сердце подобную боль.

– Что такое? – спросил вожак.

Он, похоже, учуял запах моей зависти, но не смог разобраться, что к чему.

– Ты не сможешь этого понять, – пролаяла я.

– Ты ведешь себя неуважительно, – сказал он, и его слова прозвучали так, будто это ему нравилось.

– Оставь ее в покое! – прорычал Макс необычно низким голосом, но его тон все равно был немного выше, чем тон голоса вожака стаи.

– Давайте убьем их обоих, и тогда они уже не смогут убивать оленей, которые принадлежат нам, – предложил волк, шерсть на хвосте которого была почти белой.

Вожак повернулся к нему и прорычал:

– Мы не убиваем собак. Это запрещено договором.

Договором? Ему известна история о волке-отце и собаке-матери?

Вожак снова повернулся ко мне.

– У тебя, похоже, такая же сильная воля, какая была у собаки-матери.

Да, она ему известна!

– Или ты, по крайней мере, такая же дерзкая, как Задавака.

Задавака была сестрой собаки-матери, и мне вспомнилось, что о ней пели:

Задавака задавалась

Перед всеми

Каждое утро, каждый вечер.

Задавака получала от всего

Огромнейшую радость.

– Значит, называй меня Задавакой, – нагло сказала я.

Вожак с довольным видом помахал хвостом. То же самое сделали и остальные волки – даже тот, у которого был белый хвост и который предлагал нас убить. А вот Макс махать хвостом не стал. Он ведь называл меня Орхидеей, и именно таким будет для него мое имя. Однако хотя мы друг друга и любили, имя себе я хотела выбрать сама. И почему бы мне не зваться Задавакой, если она получала от всего огромнейшую радость?