Балкон для Джульетты - [9]
Н а т а ш а. Чем плакаться в жилетку, уж лучше расскажите о себе.
А л л а. Родилась в Вышнем Волочке и работала там текстильщицей. На одного мужика — сто баб. И тому, лишь бы он с тобой на танцы или в кино пошел, пол-литра поставить надо… Вот и подалась на стройку. И чем дальше в глушь, тем больше человеком себя чувствуешь. Королевой даже: и уважение, и почет, духом воспрянула.
Н а т а ш а. Настолько, что потеряли и стыд, и совесть.
А л л а. А я перед вами чиста. И о моей любви он ничегошеньки не знает, догадывается только разве…
Н а т а ш а. На что же вы рассчитываете, на что надеетесь?
А л л а. А он сердцем все поймет, да и глаза у него есть.
Н а т а ш а. А вы дрянь… Знайте же: я уведу его за собой как бычка на веревочке. И во имя его же блага!
А л л а (не сразу). А мне вас жаль. Вначале вы мне показались сильной, необычной какой-то, даже очаровательной. Ведь за что-то он вас когда-то полюбил… Нет, вы просто встретили Николая Васильевича раньше меня. Нелепость, нелепость, к которой так благосклонна судьба…
В дверях вагончика появляется Р о м а н, за ним С в е т л а н а.
Р о м а н. Ушли Ханов с Ясеневым?
С в е т а (тихо). А почему она за твоей рацией?
Р о м а н. А у нас здесь все взаимозаменяемы. Я только вот сварщиком еще не наловчился, а бульдозерист — пожалуйста, «трубач» — то есть трубы сваривать — за милую душу, повар — хоть в «Гранд-отель» приглашай! (Замолкает.) А чего это вы статуи будто… Случилось что?!
Пауза.
С в е т а. А на улице туман, ни зги не видно, и сыро, промокла вся насквозь…
Н а т а ш а. Да, прическу мне свою жаль — лучший мастер Ленинграда над ней трудился. Разве я бы дышала с вами, Аллочка, одним здесь воздухом…
Автоматически включается рация. В углу сцены в луче света Г р а ч е в.
Г р а ч е в. Штаб спасательных работ! Штаб, штаб, штаб!!!
А л л а. Штаб слушает!
Г р а ч е в. Водолаз Князев взят на подъем! Он истекает кровью!
А л л а. Что?!
Н а т а ш а. Что с Князевым?!
Р о м а н. Что произошло?!
Гаснет свет. Звучит музыка, в ней трагическая тема. Все смолкает.
Свет загорается вновь.
Тот же вагончик. В вагончике Х а н о в, Я с е н е в, Г р а ч е в, А л л а, С в е т л а н а и Р о м а н.
Р о м а н (у рации). Третья, третья! Я двадцать первый! Я двадцать первый участок! Андрей Ильич, никто не отвечает.
Х а н о в. Алла, да перестаньте же вы, выпейте воды, успокойтесь.
А л л а. Он все еще не приходил в сознание… У него едва бьется пульс…
С в е т а (наливает воды). Аллочка, выпейте, пейте.
Х а н о в. Как все это случилось, как могло произойти все это, сапер?
Г р а ч е в. Князев уже завел под головку дюкера стальной трос. И я дал команду наверх, чтобы поднимали авиабомбу лебедкой. А когда корпус бомбы освободился и мои саперы стали оттаскивать ее в сторону, трос от напряжения лопнул… Оборванный конец снарядом ударил по скафандру водолаза и пробил его. Сразу же все вокруг залилось кровью.
С в е т л а н а. Боже мой…
Г р а ч е в. Я еле-еле смог поднять Николая Васильевича Князева на поверхность.
Х а н о в. Роман, что ты, как домовой, колдуешь у рации? Вызывай районную больницу, главврача!
Я с е н е в. Андрей Ильич, погодка не приведи бог, ни вертолетом, ни катером к нам сюда не пробиться. Сплошной туман.
Х а н о в. Пусть дадут хотя бы консультацию!
Г р а ч е в. Здесь его жена, она врач, хирург. Опытный хирург.
А л л а. В таких случаях жена теряет свою профессию, она не в состоянии что-либо сделать, она же живой человек!
Входит Д я г е л е в.
Д я г е л е в. Товарищ капитан, разрешите доложить?
Г р а ч е в. Докладывайте, старшина.
Д я г е л е в. Саперы приступили к отбуксировке авиабомбы в безопасную зону.
Г р а ч е в. Куда именно?
Д я г е л е в. За песчаную косу, в глухой заливчик. Это в полутора километрах отсюда. Место безлюдное, все будет в порядке.
Г р а ч е в. А в пути каких-нибудь эксцессов не произойдет?
Д я г е л е в. Стараемся, товарищ капитан. У ребят гимнастерки от пота промокли.
Г р а ч е в. Ступайте к ним, старшина, и не спускайте глаз, особенно с новичков, первогодков.
Д я г е л е в. Есть, товарищ капитан! Разрешите идти?
Г р а ч е в. Как только доложу обстановку своему начальству, сразу же прибуду к вам.
Старшина выходит.
Автоматически включается рация.
Р о м а н. Двадцать первый участок на приеме!
Г о л о с. Грачева мне.
Г р а ч е в. Слушаю, товарищ полковник!
Г о л о с. Я присох к рации, а ты молчишь, капитан?
Г р а ч е в. Вызываем районную больницу.
Г о л о с. Больницу? Какую еще больницу?!
Г р а ч е в. Тяжело ранен водолаз Князев Николай Васильевич.
Г о л о с. Немедленно высылаю вертолет с нашим врачом!
Г р а ч е в. Погода нелетная, товарищ полковник, не пробиться.
Г о л о с. Для военного человека такого слова не существует.
Г р а ч е в. Здесь есть врач.
Г о л о с. Докладывай, капитан, по существу!
Г р а ч е в. Авиабомба извлечена из ложа дюкера. Сейчас мои люди отбуксировывают ее в зону ликвидации.
Г о л о с (не сразу). Низкий поклон тебе до земли, капитан Грачев!
Г р а ч е в. Работа, товарищ полковник, будни.
Г о л о с. Хороши будни… Немедленно высылаю вертолет с врачом. Он будет у вас через час-полтора. Ждите!
Связь окончена.
Р о м а н. Андрей Ильич, так вызывать районную больницу или уже не надо?
Сборник пьес драматурга Льва Митрофанова содержит произведения, отражающие жизнь наших современников. В пьесе «Где нас любят…» рассказывается о береговой службе полярного мореходства, о трудностях, с которыми нередко встречаются в Арктике советские моряки и преодоление которых требует решительности и мужества. «Суд матери» — пьеса о молодом солдате, поначалу не признающем воинской дисциплины, не желающем понимать важности военной службы, но в действительности представляющем собой человека необыкновенно чистого, душевно богатого, с сердцем, полным добра и сочувствия к людям, готового на самопожертвование ради спасения чужой жизни. В основу пьесы «С повинной…» положена проблема воспитания личности в нашем обществе.