Балкон для Джульетты - [7]
Г р а ч е в. Не забыл, Дягелев, не забыл. Ну, вот что, старшина, всех посторонних из опасной зоны вымести чистой метлой. Ясно? Ты все понял?
Д я г е л е в. Ясно, товарищ капитан!
Г р а ч е в. Выполняйте.
Д я г е л е в. Есть, товарищ капитан! (Выходит.)
К н я з е в. Андрей Ильич!..
Х а н о в. Нет, Князев, нет.
К н я з е в. В человеческом языке не существует более зловещего слова, чем «нет»! Оно губит, душит все, что имеет право на жизнь…
Х а н о в. А ты понимаешь, на что идешь?
К н я з е в. Андрей Ильич, я водолаз. И сын мой, когда родится, водолазом станет. Обещаю. Ведь кто-то сказал: «Нет большей радости, чем когда человек знает, ради чего он живет!»
Я с е н е в. Да, вихри, одни вихри вокруг нас…
Пауза.
Х а н о в. Помню на фронте: кажется, уж совсем безвыходное положение, одни убитые, другие контуженые, а ведь вставали и в атаку шли. Шли!
Молчание.
Я с е н е в. Андрей Ильич, ты хочешь, чтобы я санкционировал эту акцию?
Х а н о в. А санкция здесь не нужна, тут душа нужна, вера в человека.
Г р а ч е в. Здесь у вас скафандр лишний найдется? Я ведь тоже когда-то подводником был, служил на флоте.
К н я з е в. Эх, капитан, обнял бы я сейчас тебя так, чтобы косточки хрустнули, да расцеловал… Андрей Ильич, ну, дайте же нам «добро»!
Гаснет свет.
Врывается тревожная музыка. Все стихает. Загорается свет. Тот же вагончик. В вагончике Р о м а н и С в е т л а н а. Роман у рации.
С в е т а. Роман, можешь ты мне толком объяснить, что здесь происходит?
Р о м а н. Толком? Один лишь водяной толком объяснить может. И тот заикаться начнет.
С в е т а. Господи, и угораздило же меня в такое время приехать!..
Р о м а н. Вовремя, в саму точку! Чего ты на меня так воззрилась?
С в е т а. Пытаюсь представить себя твоей женой…
Р о м а н. Ну и что, как?
С в е т а. Молод и глуп ты.
Р о м а н. Повзрослею, поумнею, поседею — это все впереди.
С в е т а. А если бомба взорвется? Ну, вот сейчас?! А там Князев и капитан Грачев?
Р о м а н. Светик-пересветик, тут и без тебя голова кругом.
Пауза.
С в е т а (вдруг). Нет, не любит она его.
Р о м а н. Что? Кто? Кого?
С в е т а. Жена Князева. Я бы ни за что не пустила.
Р о м а н. Князева? Ну, ты даешь… Он же фронтовик.
С в е т а. Воевал? Такой молодой?
Р о м а н. В мирные дни фронтовик.
Пауза.
С в е т а. Ну, а ты-то чего здесь? На трассе чего ради?
Р о м а н. А тут не соскучишься, тут каждый день на другой не похож, одно за другим наваливается. Не знаешь, что тебя через сутки ждет, через час, через минуту. Дух захватывает! Вот и ты ко мне точно с неба свалилась.
С в е т а. Что? Я свалилась?!
Р о м а н. Судьба, не ропщи, сама судьба.
С в е т а. Шалый ты какой-то… Предки у тебя живы-здоровы?
Р о м а н. Слава богу. Они от тебя без ума будут.
С в е т а. А может, не ко двору придусь?
Р о м а н. Ты только делай вид, что меня любишь.
С в е т а. А знаешь, вот таких и любят. Сама не знаю за что. А ты меня обижать будешь?
Р о м а н. Буду. Ради только того, чтобы видеть эти… чуть-чуть молящие о чем-то глаза. На руках носить буду.
Целуются.
В вагончик входят Х а н о в, Я с е н е в и Д я г е л е в.
Х а н о в. Опять тут посиделки?
Р о м а н. Андрей Ильич, рация все время на приеме, и я присох к ней.
Я с е н е в. Молчат?
Р о м а н. Будто воды в рот набрали.
Д я г е л е в. Типун тебе на язык, балабол!
Р о м а н. Ша, онемел, целый год языком ворочать не стану, лишь бы живы-здоровехоньки всплыли… Глух и нем.
С в е т а. Мне только еще глухонемого и не хватает…
Р о м а н. Андрей Ильич, а это моя будущая жена.
С в е т а. Светлана.
Х а н о в. Ну что же, примите мои поздравления.
Я с е н е в. И держите его в ежовых рукавицах.
Х а н о в. А сейчас оставьте нас одних.
Р о м а н и Светлана исчезают.
Я с е н е в. Двадцать пять минут, как под воду ушли, и до сих пор словно отрубились…
Д я г е л е в. А ведь мой капитан сегодня свой тысячный взрывоопасный объект разминирует.
Х а н о в. Тысячный?
Д я г е л е в. Только под одной Москвой двадцать пять снарядов и шесть авиабомб.
Я с е н е в. Мда, профессия…
Д я г е л е в. Сестренка его, младшенькая, в лесу на мине подорвалась в Белоруссии. С тех пор клятву себе дал.
Х а н о в. Семья у него есть?
Д я г е л е в. Жена раскрасавица и двое мальчиков-близнецов. Белобрысые, веснушчатые, все в отца.
Пауза.
Я с е н е в. Что же они молчат?! Андрей Ильич, может, нам самим их запросить?
Х а н о в. Не суетись, Виктор Михайлович, не дергай людей, им сейчас не до болтовни.
Д я г е л е в. В обнимку со смертью в жмурки играют. Мда. Ситуация.
Молчание.
Я с е н е в. Андрей Ильич, я ведь догадываюсь: во всем происшедшем вы меня обвиняете. Трассу-то я прокладывал. Да, считал, что это оптимальный вариант. И готов нести за все ответственность!
Х а н о в. И за войну, и за эту чертову бомбу тоже?
Я с е н е в. А, не утешайте, лучше пошлите меня ко всем чертям, прокляните. Я всех подвел. Я!
Х а н о в. Нервишки у вас пошаливают, нервишки.
Я с е н е в. Думаете, не знаю, кто меня рекомендовал на пост главного инженера, кто пододвинул мне кресло, в котором я теперь восседаю? Вы, Андрей Ильич?! Когда в Москву уезжали. А теперь вы мой подчиненный, и я подложил вам такую свинью. Ирония судьбы!
Сборник пьес драматурга Льва Митрофанова содержит произведения, отражающие жизнь наших современников. В пьесе «Где нас любят…» рассказывается о береговой службе полярного мореходства, о трудностях, с которыми нередко встречаются в Арктике советские моряки и преодоление которых требует решительности и мужества. «Суд матери» — пьеса о молодом солдате, поначалу не признающем воинской дисциплины, не желающем понимать важности военной службы, но в действительности представляющем собой человека необыкновенно чистого, душевно богатого, с сердцем, полным добра и сочувствия к людям, готового на самопожертвование ради спасения чужой жизни. В основу пьесы «С повинной…» положена проблема воспитания личности в нашем обществе.