Балерина, Балерина - [15]

Элизабета все еще держит меня за руку. Дорожка, усыпанная камушками, очень длинная, потому что сад очень большой, и деревья большие, и дом, в котором жила госпожа Спридж, тоже очень большой. Дом тети Элизабеты маленький, там, в конце дорожки, усыпанной камушками, которые пересчитала госпожа Спридж, прежде чем ее увезли домой в Англию. Мама говорит, что госпожа Спридж оставила этот домик тете Элизабете до самой смерти, что сейчас домик — тети Элизабеты, ее и только ее, пока не настанет время, когда она отправится на небеса, говорит мама.

Я смотрю на высокие деревья. Элизабета говорит, что это тополя и серебряные ели. Я смотрю на деревянные скамейки, рассеянные тут и там между клумбами, где сидели госпожа Спридж и ее муж, как говорит Элизабета, и я ступаю по камушкам к маленькому домику в конце дорожки. Элизабета обещает, что я увижу белок и дятлов, таких желтеньких. Она рассказывает мне, что белки никого не боятся, что они появляются каждый год в одно и то же время и берут орешки прямо с ладони. Вот так, показывает Элизабета, ты протягиваешь руку, открываешь ладонь, на которую кладешь красивый, большой орех, и она появляется, прыгнет поближе, посмотрит на тебя, возьмет орех, еще раз на тебя посмотрит и залезет на ель.

Мама рассказывает, что Элизабете всегда было хорошо у госпожи Спридж. Когда у госпожи Спридж были гости, Элизабета готовила для них, когда надо было убраться, она убиралась, когда надо было поливать сад, поливала его, когда надо было зимой растопить печку в оранжерее, она ее топила, когда госпожа Спридж посреди ночи звала ее при помощи специального электрического звонка в домике в конце дорожки, усыпанной камушками, Элизабета шла и рассказывала ей прекрасные истории, если госпожа Спридж чувствовала себя одиноко или ей было страшно одной в большом доме, потом, когда господин, ее супруг, умер, сразу же следом за псом, которого звали Хейви.

Элизабета все еще держит меня за руку. Сейчас мы поднимаемся по лестнице в ее домик, ее до самой смерти. Я осматриваюсь. Когда-то я уже осматривалась. Я знаю. Хейви всегда поднимался по лестнице, когда я была у Элизабеты, и мама говорила: Не говори ничего. Стоит на цыпочках и поет! Говорят, что иногда такое бывает с детьми! Подскакивал со своей большой мордой и облизывал меня, и я смеялась, потому что мне было щекотно. А потом Элизабета всегда закрывала дверь на веранде и говорила, что Хейви должен оставаться на улице. Мама рассказывает, что Элизабета еще говорит по-английски, потому что Хейви всегда понимал, когда она велела ему сит даун или кам хир! Мама рассказывает, что еще Элизабета собирала его кучи по саду и относила их на помойку за своим домиком. Мама говорит, что теперь Элизабета одна, что госпожа уехала обратно в Англию, после того, как пересчитала все камушки в саду, что ее большой дом и сад продаются, что Элизабета еще только ухаживает за клумбами и оранжереей, потому что сама так хочет. Элизабета говорит, что сад должен быть красивым, без сорняков, что дорожка с камушками должна быть всегда выровнена граблями. Мама говорит, что Элизабета уже больше тридцати лет в этом домике, что она так привыкла и что так правильно.

Дождь. Я сижу у кровати и гляжу в окно. Снаружи сад, большой, с большими деревьями, белками, клумбами и лавками, на которых сидела госпожа Спридж. Я не знаю, когда Карло привез меня к Элизабете. Когда-то, уже много раз, сейчас, сегодня, пока идет дождь и Элизабета рассказывает, что скоро зима, что уже очень холодно, и я должна носить носки, как говорит мама. Элизабета рассказывает, что я останусь здесь, пока мама не отдохнет. Здесь тебе будет хорошо, Балерина, вот увидишь. Ты ведь знаешь, что тебе действительно у меня всегда хорошо, говорит Элизабета. У нее тоже есть капельки, я знаю, в старом холодильнике, который ей подарила госпожа Спридж, после того как купила себе новый. Я вижу, как она открывает холодильник и берет бутылочку с капельками. Тогда я знаю, что буду глядеть в окно и не буду знать, где сад, где деревья с белками, где лавки, на которых сидела госпожа Спридж. Элизабета мне говорит, чтобы я полистала журналы. Она такая же как мама. Я держу журнал на коленях и листаю его, Элизабета стоит позади меня. Как мама. И разговаривает. У-у-у, посмотри, посмотри, какая красивая… И пальцем показывает мне молодую даму в длинной юбке. Я думаю, что это Грета Гарбо. Элизабета говорит, что это Джина Лоллобриджида, и что тот молодой человек рядом с ней киноактер, и что он очень красивый, прибавляет она…

И потом я все еще здесь, у Элизабеты. Элизабета тоже говорит, как быстро бежит время. Она ничего не говорит о Луне, Элизабета, она ничего не говорит о Вьетнаме, как почтальон, мы не стоим у окна, совсем не смотрим туда, в сторону Ангельской горы, которую так любит мама. Элизабета говорит, что здесь ангельское спокойствие, что она рада, что ее жизнь закончится именно так, когда-нибудь, и она отправится на небеса к тете Луции и дяде Феликсу.

Я открываю глаза. Моя комнатка у Элизабеты синяя, как мама. Я описалась. Я знаю. Мне холодно. Элизабета меня моет. Нет лестницы, нет прихожей, только веранда и потом сад с высокими деревьями. Я его вижу через окно, пока она моет меня в ванной, потом расчесывает мне волосы, садится на край ванны, укладывает руки на юбку и восклицает: У-у-у, какая красивая наша Балерина!