Балерина, Балерина - [14]

Я не хочу в кровать. Не хочу на кухню, не хочу в дом. Мама держит меня за руку. Я смотрю на луну, я не хочу в дом. Я смотрю на крону каштана, где спят птицы, я смотрю на окно своей комнаты, у которого стоим мы с мамой и глядим в сторону ее Ангельской горы, потом мы вдвоем уже почти в прихожей, я вижу олеандры у входа, мама рассказывает, что они ядовитые, но очень красивые. Мама говорит, что олеандры белые, что у них белые цветы, как дверь, как стены, как окна, если бы их покрасили. Она тащит меня по лестнице. Тащит меня в комнату. Иди сюда, Балерина, говорит она, сейчас ты ляжешь и увидишь сны… Иди сюда!

Я не хочу. Беру подушку и бросаю ее в окно, иду к шкафу, беру юбки, бросаю их на пол, иду к окну, мама ловит меня, я бросаю подушку в окно, бросаю одежду в окно, беру стул. Внутри, там, где мама говорит, что у меня сердце, мне больно, очень. Потом шум в ушах. Я хочу на цыпочки, хочу петь, не могу. Я чувствую, что открываю рот и кричу, сейчас, кричу во весь голос. Я знаю, что папа проснется, знаю, что придет и Карло. Я кричу, я не хочу спать, я не хочу мамы, не хочу никого… Я вижу маму, сейчас она пойдет в кладовку за капельками. Даст мне капельки, и потом закроется в кладовке, и будет плакать, потому что Карло повезет меня к Элизабете. Я кричу. Пришел папа. Мама говорит: Франц, помоги, и плачет, я знаю, что она плачет. Карло уже во дворе. Я знаю, как всегда. Подбирает подушку, одежду. Стул у меня в руках, и я вожу им вокруг себя, чтобы никто не приближался. Франц, помоги, говорит мама. Папа в дверях, в широкой пижаме, он смотрит на меня, не говорит ничего, долго ничего не говорит, потом подходит ближе, я его вижу. Он совсем рядом со мной. Я знаю, он пришел, чтобы я схватила его за ухо, чтобы я его тянула за ухо, а ему не было больно. Он смотрит на меня. Я хватаю его за ухо. Я верчу его ухо. Мамы уже нет. Я знаю, что она готовит капельки. Я кручу и тяну ухо. Я знаю, что она готовит капельки. Я кручу и тяну ухо. Папа в пижаме спотыкается, но позволяет, чтобы я его тащила по лестнице, в прихожую, на кухню.

Сейчас светло. Утро. Мама опять синяя. Моя мама красивая, когда утро. Она сидит за столом. Капельки я уже выпила. Я стою на кухне в углу. Папа тоже сидит за столом. Он зажег лампочки на гондоле, смотрит на гондолу с зажженными лампочками и сидит за столом. Я слышу шаги. Карло спускается по лестнице. Я больше не кричу, не стою на цыпочках, не пою. На мне розовая юбка, та, с бантиком. Я не понимаю, почему мы все на кухне так рано. Утро синее, и на кухне тоже. Мы все синие от утра. Карло входит в дверь. Я вижу, что в руке он держит сумку. Я думаю о луне, и о поле, и о дяде Феликсе на небесах. Папа все еще смотрит на гондолу с зажженными лампочками. Карло стоит в дверях с сумкой. Потом мама говорит, что я поеду к Элизабете, что она устала, что она должна отдохнуть. Она обнимает меня, я чувствую ее щеки, ее острые скулы на своем лице. Потом она идет в кладовку и плачет. Я иду к Карло. Я иду всегда сама, когда мне говорит мама, что я еду к Элизабете. Я вижу, что папа смотрит на гондолу. Он говорит: Будь умницей, Балерина. И я иду через дверь в прихожую, мимо олеандров, из дома, к Элизабете.

6.

Элизабета выходит мне навстречу. Как когда-то. Я знаю, что всегда, когда Карло привозит меня к ней, потому что мама устала и плачет в кладовке за закрытой дверью, Элизабета выходит мне навстречу. Идет по узкой дорожке, усыпанной мелкими камушками. Я стою на камушках и держу сумку в правой руке. Я чувствую камешки под пальцами, через подошву их чувствую. Я знаю, что у меня тапочки с бабочкой, потому что мои пальчики меньше болят, если я в тапочках с бабочкой, как тетя Луция, которую сбила машина. Мама говорит, что она тоже на небесах. Я вижу ее там среди облаков в тапочках с бабочкой. Я не знаю, но может, и у нее тоже болят пальчики, там на небесах. Мама говорит, что на небесах замечательно, что мы можем быть счастливы, только если отправляемся на небеса. Она всегда так говорит, мама, когда мы вдвоем стоим у окна. Она рассказывает, что мы все отправимся туда, на небеса, и Карло тоже, если купит краску и покрасит дверь в белый цвет.

Я смотрю на Элизабету. Я думаю, что это мама, потому что она такая же как мама. И волосы у нее тоже такие же, глаза, нос, рот. И ходит она как мама и смеется как мама, только голос у нее другой. Иди сюда, Балерина, говорит она, берет сумку в одну руку и другой ведет меня по узкой дорожке к своему дому.

Я чувствую камушки, каждый в отдельности чувствую. Элизабета говорит, что их столько, сколько капель дождя в самую сильную грозу. Ой-ой-ой, сколько камушков, говорит она, пока мы идем к дому. Она всегда так говорит, когда я приезжаю к ней и мы идем по дорожке. Потом она смеется и рассказывает: Госпожа Спридж, уж она-то знала, сколько их, все пересчитала, прежде чем ее увезли домой. Элизабета говорит, что ее увезли в Англию.

Я знаю, кто такая госпожа Спридж. Когда мы стоим с мамой у окна и смотрим в сторону Ангельской горы, она рассказывает, что они с Элизабетой пришли в Триест, и что они были еще почти девочками, и что они гладили, стирали и убирались в других домах. Мама говорит, что Элизабета красиво разговаривает, что у нее я могу многому научиться, потому что она прочла много книг, и поэтому ее взяли на работу к госпоже Спридж, которая приехала из Англии и вышла замуж за богатого господина. Мама говорит, что Элизабета сначала ухаживала за растениями в оранжерее, пропалывала сорняки, а потом стала готовить, и убирать, и гладить. Йосипина тоже научилась гладить у Элизабеты, рассказывает мама, и, если бы ей не приходилось прятаться от Джакомино, она была бы лучшая гладильщица в Триесте, говорит мама.