Баланс семилетней метаполитической борьбы - [6]

Астрофизика и биология свидетельствуют, что мир не знает неповторимой, неограниченно господствующей нормы. Мир — это скорее место неопределенного количества противоречивых логичных систем мышления. Все значительные естественнонаучные мыслители нашего столетия, например, Вернер Хайзенберг, Карл Поппер, Луи Ружье, и прошлого времени, среди прочих, Лейбниц или Гюстав Ле Бон, потрясли веру в рациональную волю, лежащую в основе существования мира. Хайзенберг, Кёстлер, Моно признавали, что «внутренняя часть мира не показывает даже самого незначительного следа такой воли». Скорее, в нем наличествует «многослойное взаимное «перекрытие» противоположных систем, которые сосуществуют в иерархическом, относительном равновесии. Планетное равновесие — это одна из этих систем, атомный порядок материи, на микроскопическом уровне, — другая. Органический мир обладает своими собственными основными законами, которые навязываются ему законами физического мира, и духовная область превосходит обе другие, не становясь при этом независимой от них, как это отчетливо представлял философ Николай Хартманн».[10]

Патрик Труссон (Nouvelle Ecole, зима 1985-86, стр. 26–45) снова подхватил вопрос о представлении мира в рамках физики и привел решающие доказательства. Сначала Труссон обнаруживает революционную точку зрения нескольких исследователей, например, Люсьена Романи, Стефана Люпаско, Фритьофа Капры и Жана Э. Шарона. Романи подтверждает непрерывность материи, снова возвращая в научный оборот понятие эфира. Эйнштейн осознанно оставил без внимания это понятие в своей теории, когда он рассматривал «искривление космического пространства». Согласно Романи, эфир не был устроен ни атомарно, ни молекулярно, а состоит «из беспрерывного, в разные стороны растяжимого куска и может, таким образом, переносить все волны». Эфир — это, так сказать, материя. «Мировоззрение Романи», замечает Патрик Труссон, «родственно тем, которые достались нам из самых древних европейских традиций. Наши основополагающие мифы о создании мира, будь то греческие, кельтские или германские, представляют нам мир именно как единое целое, в котором боги и люди в какой-то мере однородны. Гипотеза Романи предлагает похожую точку зрения: общая основа, основной эфир, и разные формы для «отдельных материальных предметов — вихри эфира и радиоволны — причем целое и части однородны».

Николеску считает, что природа производит свое собственное единство. «Мы понимаем мир скорее как систему соединений, связей и событий, чем, все же, как систему отдельных предметов. Мир, природа — это глобальное единство, и каждая часть ощущает, что происходит в остальных частях вселенной. Неотъемлемость характеризует основной уровень». Николеску без опасений ссылается на таких философов, как П.Д. Успенский и Г.И. Гурджиев — и даже на немецкого мистика Якоба Бёме, который еще в семнадцатом веке выразил убеждение, что всеобъемлющее является одним. Николеску осознает «существенную связь между наукой и европейским мировоззрением» (Труссон). Формулируя далее гипотезу, что мир обнаруживает больше измерений, чем четыре, которые характеризуют нашу обычную связь времени и пространства, Николеску отвергает точку зрения линейности (прямолинейности) на время и историю: «Не было никакого «раньше» и никакого «позже» в обычном смысле», комментирует Труссон. «Продолжение было лишь аппроксимацией. Также и здесь снова проявляется первоначальная европейская традиция, так как она никогда не рассматривала время, и, таким образом, и историю, в качестве чисто линейного и непрерывного».

Знаменитый мистический закон троичности (к которому особенно был привязан Якоб Бёме: мир огня, мир света, порожденный мраком и светом внешний мир) становится у Николеску законом формы или структуры. Также у Жоржа Дюмезиля можно увидеть это, когда он обнаруживает функциональное деление на три части в рамках индоевропейской идеологии. И тем же законом пользуется Стефан Люпаско в области физики и биологии, когда он приводит доказательство, что основное свойство энергии — это ее антагонизм (ее противоположность). Это решающая констатация, так как она наилучшим образом подтверждает то, что снова и снова утверждало европейское язычество: мир одновременно — един и разнообразен, что бы нам ни внушали постоянно рационализм и дуализм. Жак Марло называет это обстоятельство полемологическим монизмом; и это понятие в значительной мере совпадает с законом энергетического антагонизма Люпеско.

Патрик Труссон делает из этого следующий вывод: «Жизнь возможна только там, где есть различие, многообразие, неоднородность. Порядок, соотношения, иерархия — это необходимые условия для появления живого. Старение и смерть наступают тогда, когда гомогенное постепенно вытесняет гетерогенное. Параллель с традиционным учением очевидна. Живые системы, физическая теория информации и гипотеза Люпаско доказывают, что передача информации, т. е. воспитание и культура, может происходить только в разнообразной и в то же время упорядоченной структуре. Если бы все было нивелировано, сглажено, унифицировано, уравнено, гомогенизировано, тогда у самого понятия информации больше не было бы смысла. В дальнейшем эти (дифференцированные и упорядоченные) живые системы проявляются только как результат борьбы — борьбы между гомогенным и гетерогенным, между беспорядком и порядком, между импульсивным и обдуманным. Уже греки схематизировали эту точку зрения на природу, оставив нам историю о вечной борьбе между Дионисом и Аполлоном».