Бал на похоронах - [47]

Проблема была только в том, что Тамара, знавшая немного немецкий, не говорила ни слова по-французски. А Ромен, для которого вторым языком стал английский, не знал ни слова по-русски. Но они вскоре нашли общий язык — язык улыбок и жестов. День за днем, долгими зимними вечерами, когда вылеты были невозможны, Ромен учил Тамару французскому, а Тамара учила его русскому. Это была «языковая любовь»…

…Тамара бежала из Украины, оккупированной немцами. Как только они с Роменом смогли обменяться несколькими словами, она рассказала ему то, о чем молчала уже более двух лет и о чем могла рассказать только ему, потому что он не был русским. Украинцы с трудом выносили тяжкое иго Москвы. Поэтому они встретили приход вермахта без особой враждебности; вообще чувства людей были самыми разными: от равнодушия до облегчения, вплоть до энтузиазма. Немцы сами были удивлены таким приемом; этим же объяснялась и быстрота их продвижения по территории Украины. Через несколько месяцев из-за жестокости оккупантов положение резко изменилось. Например, в Белоруссии, с ее населением в каких-нибудь десять миллионов, было уничтожено более миллиона: сначала гибли евреи, потом — партизаны. Около миллиона домов было разрушено. В Украине насчитывалось около пятидесяти миллионов жителей; там была создана украинская дивизия «Waffen-SS»; несколько тысяч человек из национальной армии вошло в состав вермахта, а повстанческая армия сражалась одновременно и против немцев, и против советских партизан; здесь погибло шесть-восемь миллионов человек. Около двух миллионов было вывезено в Германию на принудительные работы. Однажды, будучи расположенным к откровенности, Ромен рассказал мне, как Тамара, горя нетерпением поделиться своим горем с французским другом, еще плохо говорившим по-русски, чертила пальцем эти цифры погибших на снегу, увенчивая их крестом. И, глядя на ошеломленное лицо француза, улыбалась сквозь слезы…

Ромен был связан не только с женщинами. У него было много друзей чуть ли не во всех эшелонах советской армии. Русские приняли его как своего, и это именно они, летчики и механики, и даже сам командующий, который просто-таки видел в мечтах Париж, научили его летать на ЯК-3, на ЯК-9. В конце 1944 года, в начале наступления в Пруссии, французы «Нормандии-Неман» за один день сбили более двадцати немецких самолетов; на личном счету Ромена было два из них. Это событие было отмечено огромным количеством водки. Там присутствовали все, и Тамара тоже. Некоторые русские принялись пить даже одеколон, который им преподнесли французы. Ромен умел пить, когда это было нужно. Многие, французы и русские, уже валялись под столом, а Ромен с советским полковником, который на следующий день должен был встретиться с маршалом Жуковым, стойко продолжали обмениваться тостами за здравие Франции, России, маршала Сталина, генерала Де Голля и за собственное здоровье…

Через несколько месяцев в Германии, над равниной, где у кромки леса шло танковое сражение, Ромен снова сбил подряд два вражеских самолета, а затем сам получил пулеметную очередь. Мотор загорелся, и его самолет резко пошел к земле. В последний момент он выпрыгнул. Самолет взорвался в некотором отдалении от него. Рывок, спуск. На земле он ощупал себя — ни единой раны, если не считать пореза на левой руке, из которого текла струйка крови. Он наспех перебинтовал руку и еще не успел сложить свой парашют, как услышал сзади тарахтение. Он настороженно оглянулся: это был советский танк, проходивший рядом. Из его открытого люка выпало безжизненное тело. Ромен неподвижно стоял и смотрел не понимая, еще не отдышавшись после падения, и тут водитель танка резким жестом приказал ему залезть внутрь. Он подчинился и уже там внутри быстро сообразил, чего тот от него хотел. Заменив убитого стрелка, он открыл стрельбу по немецким танкам и подбил-таки один…

Когда сражение закончилось отходом противника, Ромен снял шлем и крикнул русскому, который взял его в свой танк:

— Franzouski!

И водитель показал ему большой палец.

Через некоторое время танковое подразделение вошло в какой-то большой город — полуразрушенный, но в нем царило оживление и веселая суматоха. Благодаря урокам Тамары, Ромен сумел быстро разобраться, где он очутился: в расположении штаб-квартиры VIII Гвардейской дивизии.

Там к Ромену бросился полковник, крепко обнял его и расцеловал. Это оказался тот самый советский полковник, с которым они несколько месяцев назад так лихо пили водку. Полковник потянул Ромена за раненую руку, исторгнув из него крик боли, протащил его через группу офицеров высокого ранга, о чем-то споривших, и втолкнул в кабинет, где за столом, покрытым картами, сидел человек. Ромен сразу узнал его, хотя раньше никогда не видел: это был маршал Жуков, командовавший всеми силами Первого Белорусского фронта.

Когда Ромен вошел, маршал, очевидно предупрежденный о прибытии бравого летчика, поднялся и пошел ему навстречу. Среднего роста, плотный, с серо-голубыми глазами, он какое-то мгновение рассматривал француза с кровоточащей левой рукой, а тот приветствовал его. Затем маршал раскрыл объятия и по русскому обычаю расцеловал Ромена. Затем, отойдя, он произнес по-русски несколько слов, которых Ромен не понял, снял орден со своей груди — это был орден Отечественной войны первой степени — и прикрепил его на летную куртку Ромена, который вдруг ощутил себя совершенно изнуренным, на грани обморока, но продолжал стоять навытяжку.