Бал был бел - [25]

Возле входа в филиал

референт торговлю клял:

клял базары, гастрономы,

клял торговый филиал.

Чутко носом трепеща,

подходил к нему Б. Щ. —

и топырился «макаров»

из-под серого плаща.

На лужайке Петя Лех

совершал смертельный грех —

он опять писал романы

вдалеке от всех помех.

Буреломами треща,

выходил к нему Б. Щ. —

и топырился «макаров»

из-под серого плаща.

Шёл, нетрезв и светлошерст,

Пчёлкин, тоненький, как шест,

наводя людей на мысли

об отсутствии веществ.

Коверкотами треща,

подбегал к нему Б. Щ. —

и топырился «макаров»

из-под серого плаща.

Я, худой и молодой,

смылся к Волге голубой

и, нырнув, про Куличенку

что-то булькнул под водой.

Мерно ластами плеща,

подплывал ко мне Б. Щ. —

и топырился «макаров»

из-под серого плаща.

1976

Крайняя песенка

Рвётся мат в очередях громче канонады,

рвутся толпы в гастроном, мать его ети!

Но для нас, для россиян, многого не надо —

нам бы только крайнего найти!

…Это всё варяги, немчура высоколобая!

Завели усобицу при русских при людя́х!

Взяли подали пример — а мы теперь расхлёбывай:

до сих пор дерёмся меж собой в очередях…

Рвутся новые штаны только что со склада,

рвётся вдребезги АЭС, мать её ети!

Но для нас, для россиян, многого не надо —

нам бы только крайнего найти!

…Это всё татары, азиаты косоглазые!

Исказили генофонд, как морду на суде!

Навязали узелков — а мы теперь развязывай:

до сих пор в стране бардак, как в Золотой Орде…

Рвутся трубы в феврале в центре Волгограда,

рвётся новый Волгодон, мать его ети!

Но для нас, для россиян, многого не надо —

нам бы только крайнего найти!

…Это всё масоны с иудейской подоплёкою!

Продали Россию, гады, выпили кровя!

Казачков на лошадей — и плёточкою-плёткою

выгнать их обратно, в иудейские края!..

Рвётся мат в очередях громче канонады…

Рвутся новые штаны только что со склада…

Рвутся трубы в феврале в центре Волгограда…

Нам бы только крайнего найти!

1990

Грустный Роджер

Баллада о Пьере Легране

На Мадрид держит курс галион.

На борту — золотой миллион.

На борту, на борту,

а в антильском порту

казначеи подводят черту.

Вот он, лёгкий предутренний бриз.

Как цветок, распускается бриг.

Паруса, паруса,

на канатах — роса,

и прибоя гремит полоса.

И сказал капитан Пьер Легран:

«Вон испанец ползёт по ветрам.

Как досадно, что он —

боевой галион!

У него на борту — миллион».

Пьер, ты прав, он сильней во сто крат.

И какой же антильский пират

нападает на жертв

в сорок пушечных жерл,

чтоб от крови настил порыжел!

Но сказал капитан Пьер Легран:

«Вон испанец ползёт по ветрам.

И плевать мне, что он —

боевой галион!

На борту у него — миллион.

Так решайте же сами, друзья!

Больше ждать нам добычи — нельзя:

ни штаны залатать,

ни долги отквитать,

ни в таверне денёк скоротать».

И ответили мы: «Капитан,

за тобой мы пойдём по пятам!

Хочешь — так, хочешь — вплавь,

хочешь — бриг продырявь,

только нас без гроша не оставь!»

Шлюпка — о́ борт, и кортик под вздох.

Мы испанца застали врасплох.

Оглянись в этот миг

на затопленный бриг —

отступления нет нам, старик!

Полчаса пистолетной пальбы

в клубах дыма и криках мольбы.

Мы не чувствуем ран,

капитан Пьер Легран!

Ты удачлив, как чёрт, капитан!

Флаг на фоке — чернее смолы.

Не поймём, как такое смогли.

Лишь дублоны в горсти,

две скрещенных кости,

прегрешенье нам, Боже, прости!

Но сказал капитан Пьер Легран:

«Нынче каждый богат, словно гранд.

Мы напали на клад

после стольких затрат,

только больше Легран — не пират.

Мы поймали судьбу за вихры —

и пора выходить из игры.

С морем намертво рвать —

смысла нет рисковать.

Двум удачам таким — не бывать».

Ты прости, капитан Пьер Легран,

но не нужно мне сказочных стран.

Ты удачу лови,

ты в Европу плыви,

но меня ты с собой не зови.

Даже если на рею вспорхну,

о решенье своём не вздохну.

Я пойму — проиграл,

но и ты проиграл,

старый друг, капитан Пьер Легран!

Уважаемый всем городком,

ты узнаешь себя стариком,

но однажды, когда

одолеют года,

ты услышишь: клокочет вода.

Вот он, лёгкий предутренний бриз.

Как цветок, распускается бриг.

Паруса, паруса,

на канатах — роса,

и прибоя гремит полоса.

1975

Баллада об Арудже Барбароссе

Грозит окруженье стальным замком.

Кому-то идти в заслон.

Это — войны жестокий закон,

старый, как мир, закон.

Кто отменит его? Когда?

Какой небывалый бой?

Скорее стеклом застынет вода

и песню прервёт прибой.

Взрывая мосты, заступая пути,

простой солдат умирал,

чтоб основные силы спасти,

чтобы ушёл генерал.

…Вёл мавританский шальной отряд

менее тысячи душ

Арудж Барбаросса, рыжий пират,

рыжебородый Арудж.

Не ради веры, но ради вин,

золота, каторжан

он шёл, не щадя ни храмов, ни вилл,

ни грандов, ни горожан.

Испанские части наперехват

двинулись с трёх сторон,

но рыжий дьявол, рыжий пират

в жертву принёс заслон.

Сзади — река. Впереди за леском —

блики испанских лат.

Ну что же, велит умереть закон —

иди и умри, солдат.

Последний удар вслепую обрушь,

проклятья хрипя врагу!

Не правда ли, счастлив ты, что Арудж

уже на том берегу?

А он оглянулся в бегущей толпе,

от остальных отстал —

и вдруг запрокинул в злобной тоске

бешеный свой оскал…

Иди, не оглядываясь, вперёд,

мой гений, мой господин!

Там ждёт тебя твой галерный флот

и младший брат Хайраддин.

Урок переправы ты дал врагу,

ни слитка не потерял.

А это издержки на том берегу,

твой боевой матерьял…

Но ты оглянулся, рыжий пират,