Бал был бел - [17]

что где ты, дядя-психиатр?

Вот некто в пыжике орёт

о том, что на геройский город

реальный наползает голод, —

а морда шире поперёк…

А вот какая-то супруга,

одна, в отсутствии супруга,

хватает с хрустом микрофон

и, разевая рот упруго,

кричит: «Калашникова — вон!» —

аж известь сыплется с колонн…

Обком! Горком! В отставку! Хором!..

Анипкин, сдвинутый напором

упитанно-голодных дам,

кричит: «Возьму да и подам!..»

Ужо тебе, народный форум!

Глава 5

Созвали пленум. Дивный пленум,

когда в последний свой парад

шёл волгоградский аппарат…

Член переглядывался с членом:

неужто вправду всех подряд

проводят жилистым коленом?..

И оказалось: да. Подряд.

Снуют активные подростки,

многострадальный политпрос

с утра плакатами оброс,

и член бюро на перекрёстке

стоит, безмолвный, как барбос.

И, как положено трибуну,

ступает тяжко на трибуну

Калашников. Его глаза

сокрыты мрачными бровями.

Он жуток. Он бурлит кровями.

Он весь — как Божия гроза.

Глава 6

(отменена)

Глава 7

(и она тоже)

Глава 8

«Уж я ли вас не орошал?

Каких гектаров понастроил!

А если был порою строгим,

то ведь в остроги не сажал!

А вы! Ахти, какой позор!

Меня? Как Стенька персиянку?..

Короче, кончен разговор.

Я ухожу на персоналку.

А вы, продавшие обком,

целуйтесь с вашим «Огоньком»!»

…О телевизора нутро!

Смотри: вчера ещё нетленны,

бледнеют сморщенные члены

осиротевшего бюро.

Глава 9

Ага? Достали? Припекло?..

Но для истории отметим,

что пленум всё же проняло:

в испуге левое крыло

глядит на правое крыло —

и как-то зябко тем и этим.

И мыслит всяк, мурло склоня,

прямому выданный эфиру:

«Занёс же вражий дух меня

на распроклятую квартиру!

А если кто, впадая в раж,

начнёт высчитывать метраж?..»

Глава 10

Очнулись. Начали спрягать,

то дёгтем мазать, то елеем.

Что-что, а это мы умеем —

телегу в лошадь запрягать.

И, обирая с рыльцев пух,

тряся заслугами и каясь,

критиковали, отрекались…

И где-то внятно пел петух.

Эпилог

Итак, ребята, «Огоньком»

обком отправлен целиком

вослед за бренною бюрою,

не вызвав жалости ни в ком…

Вернёмся к нашему герою.

Прости, Ильич! Твои черты

уже тускнеют понемногу,

но не суди нас слишком строго —

ведь мы такие же, как ты.

Мы разеваем рот упруго,

любой из нас красноречив,

и с хрустом кушаем друг друга,

не посолив, не поперчив.

И ты, читатель, извини,

что я, как бабочка, порхая,

недовознёс, недоохаял,

недоосмыслил эти дни,

раздёргал митинг, скомкал пленум,

с героя недоснял штаны…

Но я, ей-богу, не был членом

и видел всё со стороны.

Февраль 1990

Я — твой племянник, Родина!

Русскоязычные песенки

Прогулочка

Вот оплот сепаратизма — детский сад.

Перекрытия лохмотьями висят.

Как в копеечку легли десятки мин —

хорошо с пристрелкой было у румын.

Я бреду через Бендеры наугад

под внимательными взглядами солдат,

а над нами, как изваянная злость,

заводской трубы обглоданная кость.

Нет в округе неисклёванной стены,

а окошки-то уже застеклены.

Страшновато и нелепо вместе с тем —

будто стёкла оказались крепче стен.

Тут и там асфальт расплёскан, тут и там.

А за мною сумасшедший по пятам.

— Ты! Турист! — кричит. — Гляди, куда забрёл!

Где ж ты был, когда бомбили нас, орёл?..

Но послушай, да ведь я ж не виноват,

что ни разу не попал в подобный ад,

не свихнулся и не выгорел дотла, —

просто очередь до Волги не дошла.

По Бендерам, по Бендерам — в никуда,

в предстоящие, пропащие года…

По Бендерам, где грядущее страны

тупо смотрит из проломленной стены.

1992

Зарубежная

Были гулкие куранты

и гранёные стаканы,

ссоры в транспорте до визгу

и купюры цвета беж.

Эмигранты, эмигранты

собирали чемоданы,

выправляли где-то визу

и мотали за рубеж.

Ну а мы шагали в ногу,

не шурша, не возникая,

что кругом дороговизна

и оклад — сто пятьдесят…

Удивительно, ей-богу,

но какая-никакая

у меня была Отчизна

года три тому назад.

КГБ да Первомаи,

Конституция — что дышло,

убежавшим — укоризна

и водяра из горла́…

До сих пор не понимаю,

как же этакое вышло:

я остался, а Отчизна

чемоданы собрала.

Уложила и смоталась

в подмосковные затоны,

в среднерусский конопляник,

где щекочет соловей…

Мне на Родину осталось

посмотреть через кордоны —

я теперь её племянник,

выбыл я из сыновей.

Отреклась, как эмигрантка,

и раскаянье не гложет:

мол, ребята, не взыщите,

а не будет хода вспять…

Но потом, когда, поганка,

продадут тебя за грошик,

ты же скажешь: «Защитите!..» —

и придётся защищать.

1992

Зарубежная-2

Иные — те свалили

в иную благодать.

А мы-то что? Свои мы.

Куда нам убегать?

Остались, невзирая

что страшен отчий дом.

А Родина взяла и

свалила за кордон.

Россия! Эмигрантка!

Взгляни из-за бугра,

как разворотом танка

ровняют хутора.

И это не твои ли

простёрты на песке,

за то что говорили

на русском языке?

Так будь, своих рассеяв,

чужими предана!

Изменница. Расея.

Пропащая страна.

1992

Минорная

Послушай, нас с тобой не пощадят,

когда начнут стрелять на площадях.

Не уцелеть нам при любом раскладе.

Дошлют патрон — и зла не ощутят.

Послушай, нам себя не уберечь.

Как это будет? Вот о том и речь:

вокруг тебя прохожие залягут —

а ты не догадаешься залечь.

Минуя улиц опустевший стык,

ты будешь бормотать последний стих,

наивно веря, что отыщешь рифму —

и все грехи Господь тебе простит.

Живи как жил, как брёл ты до сих пор,

ведя с собой ли, с Богом разговор,

покуда за стволом ближайшей липы

не передёрнут новенький затвор.

1993

Аполитичная