Баку 1501 - [76]

Она мелкими шажками приблизилась к государю, встала на колени и, по обычаю, хотела поцеловать землю перед падишахом. Но шах этого не позволил. Поэт не мог допустить, чтобы искусный мастер целовал землю у его ног, он жестом пригласил ее поближе - к Сахибе с Заминой.

- Иди сюда, устад, иди сюда! Наверное, твои ученицы тоже зовут тебя так?

- У нее нет других учениц, кроме моих близнецов, святыня мира! Она невольница, купленная вашим нижайшим рабом.

Айтекин уже привыкла к подобным словам. И все же сердце у нее заныло. Но шах-поэт не мог прочитать по ее лицу, что творится на сердце "устада", потому что голова Айтекин была опущена. Вместе с тем сердце поэта дрогнуло от слова "невольница". С горечью подумал он: "Будь проклят закон, делающий объектом купли-продажи такого художника, такую бесценную красоту!"

Шах забыл, на мгновение совсем забыл, что он шах! В душе его сейчас говорил только поэт!

- Украшение мира, самая крупная жемчужина корон... За сколько ж дирхемов ты ее купил, визирь?

- За триста дирхемов, - на ходу придумал визирь.

- Как язык твой повернулся произнести цену, старик?! Она стоит столько, сколько весит, а может быть, даже больше.

- Верно, мой государь! Но я сказал, как было, просто ответил на наш вопрос. Мой друг, купец, дал ее мне в подарок. А я в благодарность преподнес ему вазу ценой в триста дирхемов.

- Он вручил тебе подарок, достойный шахов, визирь! - не отводя глаз от Айтекин, с чувством произнес шах.

Визирь тотчас понял заключавшийся в этих словах намек, но не подал и виду.

- Мой повелитель, - сказал он, - вот я и представил вам то, что достойно шаха...

Но шах, казалось, не понял: он обдумывал, что сказать, как получить эту беспримерную красоту.

- Давно она у вас?

- Два года, святыня мира! Она и сама может подтвердить, что нашла в этом доме свободу так же, как и другие рабыни. Никто ее никоим образом не обижал. А с этого дня, святыня мира, она подарена вам.

На сердце шаха снизошел покой. Хорошо, что старый визирь догадался сам произнести эти слова, не заставил шаха просить о подарке.

- Благодарю, визирь! Проси у меня, что хочешь за этот бесценный дар. Что захочешь...

Визирь с тихой печалью покачал головой:

- Тогда это будет не подарок, мой государь, а снова торговля. Мне довольно лишь здоровья, благополучия святыни мира.

"Интересно, старая лиса, что у тебя на душе? Хотел бы я знать с какой целью ты делаешь этот подарок? Но как бы то ни было, твой дар стоит любой цели", - думал шах, не отводя глаз от девушки.

- Ты прав, визирь, эту беспримерную красоту, это высокое искусство ничем нельзя измерить. Я сам провожу ее во дворец. Пусть она там познакомится с другими служителями искусства. И сама пусть обучит своему искусству молодых талантливых невольниц.

Уста шаха произносили эти слова, а сердце его говорило совсем другое...

- Это еще не все, мой государь, - сказал воодушевленный похвалой шаха визирь. - Она умеет и читать, и писать! Создатель даровал ей не только необычайную красоту, но и ум. Она очень высоко ценит твои стихи. Я бы сказал, что нет у тебя такой газели, которую бы она не знала.

Шах слегка усмехнулся, лицо его покраснело. Новая газель так и просилась на язык, и, не замечая ни старого визиря, ни девочек, он вперил хмельные глаза в лицо смутившейся Айтекин и сказал:

- Но сейчас я прочту такую газель, которую, готов поручиться, она не знает.

И визирь, и девочки, улыбнувшись, переглянулись. Поэт начал читать только что созданную газель:

Любимая моя, лишь ты дала мне в этой жизни свет.

И знает бог: в душе моей и не было другой, и нет.

Все преходяще в мире, и лишь искусство вечно.

Богатство, имущество, трон, корона - так скоротечны.

Тень стана твоего дороже славы мира для меня.

И девять сводов неба величья твоего не стоят.

Нет, в мире не было еще такой, как ты,

Владелица ума и славы, царица красоты!

Волнуясь, он не мог подобрать дальше слова, на мгновение умолк и, странное дело, государь, слышавший ежедневно сотни похвал, теперь был просто поэтом, взволнованно ожидавшим похвалы от человека, которого он считал мастером высокого искусства. Девушка почувствовала это, но нисколько не смутилась. Теперь не шах и невольница, а два больших художника стояли друг против друга. Художник ждал оценки художника. И она сказала:

- Эту изящную газель святыни мира не могла знать жалкая невольница. Слава великому вдохновителю, слава творцу, который воодушевил славнейшего из славных на создание этой бесценной жемчужины. И я счастлива, если тоже хоть на мгновение доставила великому государю удовольствие, выразившееся в созданий этих драгоценных бейтов...

Губы девушки дрогнули в легкой улыбке, и, увидев это, поэт подумал: "Лучшее украшение женщины - ее улыбка!"

От смелых слов девушки дрогнуло и сердце старого визиря, он испугался. Но поэт не произнес ни слова. С радостью ученика, удостоившегося похвалы учителя, он смотрел на девушку.

- Слава творцу, создавшему тебя! Назови же свое имя...

На этот раз вместо девушки поспешил ответить визирь:

- Айтекин зовут вашу покорную служанку.

- Да будут долгими дни твоих родителей, давших тебе такое имя, Айтекин - луноликая! Где бы они ни были, скажи! Я освобожу их, даже если они разбойники, если пленники - я вызволю их из плена, осыплю благами мира!