Бакинский этап - [5]

Деревообделочный комбинат УНКВД Ульяновской области по чистой случайности на три часа задержал контролируемую отправку железной дорогой Каслинскому, на Урале, снарядному заводу партию одной из тринадцати деталей ящиков для боекомплекта. Поезда с двенадцатью номерами дощечек пришли заказчику точно в срок, а прицепленные к другому составу восемь вагонов со злосчастной тринадцатой деталью «спец укупорки» опоздали. Сам же этот состав задержан был диспетчерами сортировочной станции Кинеля, — пропускали вне очереди- на фронт(!) шесть литерных эшелонов. В момент приемки не досчитавшись детали, наученные горьким опытом каслинские заказчики немедленно, как положено, донесли в Комитет Обороны о «недополучении» комплектующего изделия. Их тоже можно было понять: на территориях бесчисленных уральских заводов боеприпасов накапливались горы готовых снарядов и мин, таящих смертельную опасность и для самих предприятий и для забитых людьми, лепившихся вплотную к взрывоопасным «терриконам», рабочих посёлков. Тем более что немецкие разведчики уже начали появляться над Уралом, предвещая бомбежки. Через сутки прилетевший в Бряндино трибунал мгновенно «разобрался» с «вредителями и диверсантами» из ульяновских энкаведешников: одиннадцать руководителей этого почтенного ведомства были тут же расстреляны…

У нас же было не ЧП с задержкой дощечки — здесь, наполненные трупами тысяч зэков, «дерьмом», которое «лопатами не берётся», наваждением маячила в моросном тумане ночи армада нефтеналивных барж.

В сущности, львиная доля сохранившегося к 1943 году Флота Волги и Каспия. Уведенные преступно из оборонного резерва, они восемь месяцев болтались на просторах огромной реки, тихо губя замурованных в них людей. В военной горячке, охватившей громадную страну и её граждан, «отстаивались» спокойненько в горящей Волге. И так же, спокойно и тихо, добрались до места назначения с… семимесячным «опозданием»…

— Да что там «трибунал», товарищ комиссар второго рангу! Трибуналом прежде надо было стращать, да тех, кто это безобразие затевали. Или не знали оне, — кто танкеры у фронта отобрали, — что немцы на Волге творят, и что по–перву топят? Знали. Возможно даже, что и рассчитывали на это, сроки буксировки назначая. «Тридцать суток!». Вот они, эти «тридцать»! А две с половиною сотни суток не хотите?!

— Т-ты это мне осмеливаешься говорить?! Т-ты?!

— Я. Я осмеливаюсь! Я, товарищ комиссар второго рангу, и трибуналу сказать это не побоюсь. Бояться мне нечего: не я эту аферу затевал с зэками, да с пустыми пунктами питания, да с буксирами–невидимками! Много художеств повидал — старый уже… Но таких…

Тут даже я, наконец, сообразил: боров–то наш, Ивойлов, — не лыком шит! Он ведь этот разговор–бодягу затеял при нас неспроста. Они, чины энкаведешные, вообще то, при нас говорить не стеснялись. Не такие еще разборки вели промеж себя, полагая нас существами низшими, вроде животных, перед которыми стесняться не пристало. Но здесь, на палубе страшной посудины, Ивойлов затеял разговор неспроста. Он свидетелей к предстоявшему трибуналу готовил. И темою свидетельства были не погубленные в трюмах люди, а всё та же «тара под горючее» — предмет интереса Верховного. И ещё: совершенно непонятные действия — или полное бездействие — задумавших и отправивших в никуда множество людей! Понимать его надо было так: дело с этапом нечисто. Он это предположение, тет–а–тет, высказывает коллеге–начальнику. Без свидетелей — на всякий случай. Но… хочет, чтобы свидетели всё же были…

И они будут! Будут они!

— Все! Я с тобой больше здесь говорить не стану — в управлении у меня договорим…

— Поздно будет — в управлении–та! Завтра срок! А до завтрева я отсюда никак уйти не смогу — люди мои здесь. И баржи — вот они. Тут. Стоят. Ждут. А снизу другие прут — военные теперь за них ухватилися хватко — по второму разу уже не отберешь у них! Теперь они баржи эти нам повставляют: радёвка за радёвкой мне на стол кладется почасно! Читать не успеваю… И вот, товарищ комиссар второго рангу, к завтрему очистить все эти посудины приказывается, а мы на первой этой двенадцать часов топчемся, и одну ее никак опорожнивать не начнем — тысячи же покойников, — это в одной только! А в тех? А дальше, которые на подходе? Они ведь и вовсе за сутки не подойдут. Тут надо все по–другому делать. А как? Нет опыта, товарищ комиссар второго рангу, как в таком разе здеся, при такой густоте населения поступать. На Дальнем Востоке после приказа июльского тридцать седьмого года номер «ноль ноль четыреста сорок семь» мы баржи из Благовещенска не выгружали вовсе, а притапливали…этта, топили, значит, там же, в Амуре, наспротив Николаевска. А тут мало того, что не очистить никак, а сами–то баржи не трожь — тара! И еще вопрос, товарищ комиссар второго рангу, — куда все содержимое, значит, разгружать? Вот — вынесли, к примеру. А дальше? Вопрос, товарищ комиссар второго рангу. Бо–о–ольшая политика! Ладно, — наверху траншеи роют. Что б свалить в них. Так ведь на всё берега не хватит — столько их покойников набирается по сводкам! В прошлом году можно было все в воду — в реку, — там без этих Волга покойниками исходила, солдатами, вольными ли. Все к одному. А теперь нельзя. Народ кругом. А он и так все узнает — не в зоне получилось. Подумал кто?