Бахчанов - [9]

— Убрать свет!

Приказание так удивило Алешу, что он еще выше поднял фонарь. Метнулось сухое бледное лицо с мочалистыми бакенбардами, блеснули медные пуговицы форменного пальто.

— Я что сказал! — неизвестный замахнулся портфелем.

— Извините, добрый господин, — поспешно вступился Фома Исаич. — Паренек туг на оба уха…

Он толкнул Алешу внутрь сторожки. Стоя за дверью, тот прислушался, но, кроме неясного шепота да слов «слушаюсь, слушаюсь», неоднократно повторяемых Водометовым, ничего не разобрал.

Потом послышался скрип ворот. Алеша бросился к окну. Мимо сторожки медленно протащилась повозка. На ней стоял темный длинный ящик. «Покойник! — догадался Алеша. — Но почему так поздно?»

Присев на скамью, он решил подождать Фому Исаича.

Фома Исаич явился минут через десять, страшно смущенный, рассеянный. Словно не замечая Алеши, он молча подошел к ведру с водой, черпнул кружкой и сполоснул изо рта руки. Взял соленый огурец, пожевал, пожевал — выплюнул.

— Фома Исаич! — окликнул Алеша.

Водометов погрозил ему пальцем и кивнул на окно.

— Стоит? — прошептал Алеша.

— Кто стоит?

— Ну тот… бакенбардистый…

Ничего не ответив, Фома Исаич отвернулся к окну. Молчали до тех пор, пока возле сторожки снова не зашуршали колеса повозки. Тихо заржала лошадь, чихнул солдат.

Фома Исаич вышел запереть ворота.

— Уехали, — с облегчением сказал он, вернувшись. И, не долсидаясь вопроса Алеши, пояснил: — Труп казненного хоронили… Секретно. Никто не должен был видеть, где тот солдат ему яму вырыл… Только распишись… Такие-то дела.

У Алеши сперло дыхание.

— Как же это — казненного?

Фома Исаич досадливо передернул плечами:

— Чего же тут непонятного?.. Был, скажем, какой-нибудь удалец, буйная головушка. Запела душа про волю. Ну и пошел, стало быть, против царя. А его хвать да на суд… Именем государь-императора к смертной казни, значит… Тишком удавят да тишком и на кладбище. Исстари так… Только раньше головы срубали, а нынче вешают…

— Живых людей?!

— А то каких же? Чудак ты, ей-богу! — Фома Исаич сердито фыркнул. — Люди, брат, дешевое дело. И человек — зверь…

— Царь — зверь! — выпалил Алеша.

Водометов испуганно оглянулся:

— Ты смотри… Из-за тебя еще пропадать! Не болтай никому об этом. Тюрьма!

Но, заметив, что Алеша расстроился не на шутку, примирительно сказал:

— Эх, Алеха! Житьишко наше такое. Меньше знаешь — больше спокою!

И, с тоской глянув на закопченные ходики, тяжело вздохнул:

— Хоть бы Ерема скорей приезжал…

Не чуя под собой земли, спешил Алеша домой. Над слегка поблескивающей рекой вставала желтая луна, мало отличавшаяся от тусклых городских фонарей. Кое-где над торфяной низиной уже качались седые зыбкие полоски тумана. Разговоры Фомы Исаича, его планы казались Алеше нестоящими, никчемными, — всё заслонила незабываемая картина: телега, солдат на облучке, гроб с повешенным, провожатый с мочалистыми бакенбардами…

«Тишком удавят да тишком и на кладбище — с содроганием вспоминал он слова Фомы Исаича. Вот и лови тут рыбку».

От этих мыслей его даже поташнивало.

К полуночи добрался он до своей хибарки. В занавешенном окошке виднелся свет. Алеше почему-то сразу стало легче. «Читает батя», — подумал он.

Но отец не читал. Сидя на постели, отец курил, а на столе перед ним был рассыпан ворох спелых яблок и лежало еще что-то съестное. В прокуренных густых усах его пряталась улыбка.

— Что так долго, сынок? А у меня, вишь, друзья нашлись — вспомнили старика, проведали с получки. Сами живут не ахти как, а вот гляди ты… На завод тебя определить обещались. Нехитрое, говорят, дело: сунуть знакомому мастеру пятерку в зубы — и вся недолга. Это, говорю, и сам знаю, да где пятерку взять? Опять же на текстильную мальца не пущу, а на заводах таких знакомств не имею. Ладно, говорят, как-нибудь устроим паренька… Да ты, чай, голоден? Бери, ешь, — кивнул он на стол.

— Не хочется, батя, — устало ответил Алеша. — Спать хочу. Умаялся…

Но почти до самого утра он не мог уснуть.

* * *

Приятели отца исполнили свое обещание. Через два дня они дали знать о «местечке» на Металлическом заводе. Требовалось только пойти к мастеру Агапушкову «на поклон».

— Пойди, представься ему! — говорил отец. — Да не забудь имя, отчество: Василий Парфеныч…

Агапушков жил в центре города, на Ямской. Долго добирался сюда из-за Невской заставы Алеша. Улица начиналась за пятиглавой церковью и рынком — узкая, длинная, хмурая от пыли и голого булыжника. Четырехэтажный каменный дом удалось разыскать без труда, но на одной из площадок лестницы Алеша нерешительно остановился. Он забыл номер квартиры, а перед ним были две двери: справа и слеза. В которую звонить? После некоторого размышления Алеша дернул за ручку звонка левой двери. За дверью послышались быстрые, легкие шаги, она открылась, и юноша увидел лысоватого человека в сюртуке.

— Вам кого, дружок?

Прищурясь, незнакомец дружелюбно рассматривал Алешу. Думая, что перед ним сам мастер, но все же не желая попасть впросак, Алеша сказал:

— Мне Василь Парфеныча, господина мастера!

— Тогда вам нужно звонить вот сюда, — человек указал на соседнюю дверь.

Смущенный Алеша дернул звонок у соседней двери. Ее открыла девушка со щеткой в руке.