Бахчанов - [25]

— А хочешь я всем скажу, что ты моя невеста?

— Нет, нет. Не торопись, — заволновалась Таня.

Она обещала снова встречаться с ним, как только будет выполнена работа заказчиц. Ох, эта неблагодарная работа! День-деньской сидишь, склонившись с иглой над шитьем, и не видишь ни весны, ни лета. Но что поделать. Надо чем-то жить и поддерживать стариков…

Глава восьмая ПОЗДНИЕ ГОСТИ

В сутолоке безотрадных рабочих дней прошло лето с его пыльным уличным зноем, мириадами мух, унылыми звуками шарманок и зловещими надписями: «Не пейте сырой воды». Застава все еще жила перемежающимися забастовками или думами о них. Чаще прежнего на тракте гарцевали казаки и жандармы.

Как-то осенью, просидев до полуночи за книгой, Алеша услышал стук в дверь. Подошел, спросил, кто стучит.

— Блинщик! — ответил знакомый голос.

Брякнул крюк, и Алеша радостно пожал руку Ивана Васильевича.

— Ну и дождина! — говорил тот, стаскивая с себя мокрое пальто. — Видать, до самой зимы не просохнет.

Алеша искал на усталом лице гостя признаки тревоги и не находил. Это удивляло его. Ему было известно от самого же Бабушкина, что полиция ретиво искала организаторов рабочей кассы.

— Черт их побери, шпиков! — весело сказал Иван Васильевич. — За мной один увивался, как слепень. Я уж и так и этак. Пять раз с конки сходил, пока избавился от него…

И с какой-то торжественностью, взяв Алешу за плечи, добавил:

— Ну, Алешенька, и на нашей улице праздник. И у нас появились могучие люди.

Иван Васильевич вынул из кармана измятую и захватанную тетрадку в желтоватой обложке. Алеша успел только прочесть: «Что такое „друзья народа“ и как они воюют против социал-демократов?»

Бабушкин постучал пальцем по обложке:

— Нашлась среди марксистов золотая голова. Расчехвостила Лойкиных, и спасу им нет…

— Кто же это такой?

— Написавший не назвал своего имени. Видимо, конспиративные соображения. Но какая силища! Какой проникновенный взгляд в самую суть вещей! Мне давно рассказывали об этом замечательном труде. Он ходил по рукам, о нем пропагандисты не раз толковали в кружках, но хотелось все узреть собственными глазами от начала и до конца. И вот такой счастливый случай! Один инженер с Александровского завода дал почитать.

Алеша подлил в лампу керосина, и Бабушкин раскрыл первую страницу замусоленной тетради…

Чуть ли не до рассвета просидели они в эту ночь за чтением. За окном по-прежнему шумел дождь, а Бабушкин все читал, разъясняя трудные места.

Через день опять засели за книгу.

Иван Васильевич был знаком с некоторыми печатными работами плехановской группы «Освобождение труда». Поэтому он мог обстоятельно рассказать своему молодому другу о многом.

И вот мало-помалу привычные вещи и понятия представились Алеше Бахчанову в новом, ярком освещении. Он сравнивал себя с человеком, который до сих пор глядел на мир, повиснув вниз головой, и вдруг с посторонней помощью встал на ноги. Все становилось на свои места. Короли, полководцы и всякие важные персоны истории сразу как-то потускнели, сжались, уменьшились по сравнению с народом — богатырем и хозяином истории, творцом всех благ на земле.

Новые открытия вызывали у него новые вопросы, и он старался получить на них ответы у Бабушкина.

— Непонятно мне, Иван Васильевич, только вот что: ежели роль отдельного человека мала в жизни народа, что же тогда может сделать этот человек, будь он революционером семи пядей во лбу? Я говорю о таких, как ты.

— И как ты сам! — усмехнулся Бабушкин. — Мы, то есть вся социал-демократия, можем сделать очень много полезного для народа. Видишь ли, некоторые наши интеллигенты, с которыми мне приходилось беседовать, говорили так: есть, мол, на белом свете такие ученые (а точнее, те, которые воображают себя учеными), — они, объясняя историю, уверяют, что роль в ней отдельной личности, даже самой выдающейся, ничего не значит. Они говорят, что подобно тому как человек не может помешать солнечному затмению, так и вождь, хотя бы и действующий в духе своего времени и угадывающий его стремления, ничем не сумеет повлиять на ход истории. Есть, говорят они, такие непостижимые силы, попросту слепая судьба, и она-де ведет народы туда, куда хочет. Так, мол, предназначено неотвратимыми и слепыми законами жизни. Таких людей называют фаталистами. Читал когда-нибудь Лермонтова? Есть там один рассказ о фаталисте, верящем только в судьбу…

Лермонтова Алеша еще не читал.

Признаться в этом ему было неловко, и он промолчал.

— Другие же, — продолжал Бабушкин, — скажем, такие, как Лойкин, — уверяют в обратном. Они говорят, что личность в истории всё, а народ — это толпа и стадо, которое пойдет, по желанию пастуха, куда угодно… Марксисты осуждают взгляды и первой и второй группы. Марксисты не фаталисты. Они роли личности в истории не отрицают. Но и не обожествляют ее.

— Значит, революционные рабочие могут повлиять на ход истории?

— Да, они могут ускорить ход событий. Правда, неизвестно, когда произойдет революция, но известно, что она произойдет. Надо только энергично действовать, подымая народные массы. Они же решат всё!

— А тяжело, Иван Васильевич. Ведь сознательных людей из нашего брата так еще мало!