Бахчанов - [17]

Но Алеша, торопясь и волнуясь, прежде всего стал рассказывать о событиях дня.

Попытка поднять на забастовку весь завод оказалась подавленной в самом начале. Кочегар Штурьянц и его товарищи еще ночью были арестованы у себя на квартирах. Это известие напугало многих из примкнувших к забастовке. Войдя в кузницу, Алеша застал на месте почти половину рабочих. Он начал было убеждать их не приступать к работе, но Антип с группой молотобойцев вытолкали его вон.

Весь день он бродил возле завода, но пройти туда не решался, так как у проходной все время дежурили «фараоны». В чайной от знакомых рабочих он узнал, что администрация рассчитала всех забастовщиков и на их место уже приняла новых мастеровых, прямо от ворот.

— И вот я опять без работы, — закончил Алеша. Иван Васильевич внимательно посмотрел на него.

— Жалеешь, верно, что ходил войной на Агапушкова, а?

Алеша уловил в его глазах ободряющую искорку и просветлел.

— А чего жалеть-то? Медом у Агапушкова место вымазано, что ли? Везде ведь обирают нашего брата…

— То-то, дружок. Раскумекал, значит… А победить вы могли. Определенно, могли. Только организованности еще мало, вот что плохо…

И Бабушкин стал объяснять Алеше, отчего так скоро была сорвана забастовка. Упомянул он и мудреное словечко «конспирация», тут же пояснив, почему нельзя ночевать дома в дни забастовки ее руководителям.

— Возьми, например, нашу скромную рабочую кассу, — разъяснял Бабушкин. — Уж сколько времени бьются сыщики, полиция, фабриканты, вся эта банда вкупе, — и никак не могут раскрыть ее. А почему? Да все потому, что мы секретом, соблюдением правил этой самой конспирации отгораживаемся от врагов, яко стеной неприступной. А вообще не тужи: попробуем тебя устроить на другой завод.

В тот вечер они долго беседовали. Алеша ближе узнал своего друга-наставника и окончательно проникся любовью и доверием к нему. Оказывается, Бабушкина тоже не баловало «золотое детство». Выходец из нищей крестьянской семьи, он еще раньше Алеши познал каторгу подневольного труда. Мальчиком в мелочной лавке таскал он с утра до вечера на голове тяжелые корзины. В четырнадцатилетием возрасте поступил учеником в торпедную мастерскую и три года перебивался на двугривенный в день. В восемнадцать лет от роду он стал опытным мастеровым.

Овладев ремеслом, он жадно потянулся к знаниям. Поступил в вечернюю школу, быстро одолел грамоту и набросился на книги.

Он чувствовал постоянную потребность делиться прочитанным, и Алеша, разговаривая с ним, конфузился, считая себя в этой части малоподходящим собеседником.

Как бы угадав причину Алешиного смущения, Иван Васильевич на прощанье сказал ему:

— Есть у твоего отца хорошая черта: читает он книги запоем. А яблочко от яблони недалеко падает. На-ка, возьми, Алексей, «Спартака». А то вот «Углекопы». Можешь взять и это…

И он подал ему томик Чернышевского.

— Только начни, а уж потом и сам не оторвешься…

Было уже поздно, когда Алеша покинул квартиру Бабушкина. В синем безоблачном небе мерцала загадочная полоса Млечного Пути. Стужа теснила дыхание. Искрился и скрипел под ногами сухой снег. Кое-где в домах еще светились окна. Вдалеке перекликались тоскливые гудки маневрирующих «кукушек».

Алеша шел, крепко прижимая локтем книги. Было обидно, что первая схватка кончилась неудачей, но утешала мысль: «Начну жить так, как Иван Васильевич».

Свернув в пустынный переулок, услышал за собой тихие, торопливые шаги. Не успел оглянуться, как мимо его головы просвистело что-то тяжелое и гулко стукнулось о забор. Какая-то фигура, по-заячьи метнувшись в сторону, скрылась за углом. Больше озадаченный, чем испуганный, Алеша подошел к забору и поднял железную штангу. «Кто бы мог решиться на такое озорство?» — подумал он и, швырнув штангу в сторону, зашагал дальше.

Глава пятая ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ

Иван Васильевич сдержал свое слово. Ходить безработным Алеше не пришлось: вскоре он устроился на другой завод. Штучная, низкооплачиваемая работа отнимала здесь у людей по семнадцати часов в сутки. Алеша работал, как вол, до изнеможения, и ему удалось-таки собрать к концу зимы немного денег. На толкучке Александровского рынка он задешево приобрел подержанный костюм, вычистил, выгладил его, кое-где подштопал и в первое же воскресенье отправился к Тане. Погода стояла препротивная, слякотная, сыпал мокрый снег, но на душе у Алеши было легко. Он шел, мурлыкая про себя веселый мотив, изредка поглядывая на свое отражение в окнах трактиров и чайных.

Но, когда он подошел к домику Тани, сердце его сжалось: он давно не видел ее и не знал, как она его встретит.

Нерешительно дернул ручку звонка. Бесшумно открылась дверь. Зябко кутаясь в пуховый платок, на пороге стояла Таня. Глаза ласковые, обрадованные, а в голосе прежняя тревога:

— Алеша?

— Я только на минуточку, Таня… Проведать…

Она грустно улыбнулась:

— Почему же на минуточку? Заходите, Алеша. Папа с мамой будут рады…

В холодной, с нетопленными печами, квартире он увидел родителей Тани. Отец, сгорбленный старичок с гладким, точно восковым лицом, в железных очках, чинил, может быть в сто первый раз, будильник; мать, дряхлая не по летам женщина, возилась с посудой у шкафа. Что-то скорбное было в тишине этой квартиры. В углу, над этажеркой с томиками Шеллера-Михайлова, Алеша заметил небольшой портрет красивого юноши в форме солдата и с болью вспомнил трагедию Чайниных.