Бахчанов - [15]

— Ничего, дружище. Пусть успокоится. А покуда идем отсюда.

Пока они шли по нескончаемому Шлиссельбургскому тракту, Алеша поведал новому знакомому все горести своей жизни. Иван Васильевич слушал с таким участливым вниманием, будто все, о чем рассказывал ему Бахчанов, касалось и его самого. Ни с кем еще, кроме отца, паренек не говорил так легко и откровенно. Но отец многого не мог ему объяснить, а Бабушкину, казалось, известно было все. Таких рабочих, как он, Алеша не встречал и затруднялся даже поставить его рядом с кем-либо из тех, кого знал. Никто из фабричных не шел с ним ни в какое сравнение. Прощаясь, он сказал:

— Ну, Алексей Степанович, захаживай, брат, ко мне. Говорить нам есть о чем…

Он был первым человеком, который назвал Алешу по отчеству. За ужином возбужденный юноша рассказал отцу о событиях дня, особенно о встрече с Бабушкиным.

Ложась спать, он мысленно представлял себе его умные глаза, добрую улыбку, и заснул с сознанием, что приобрел настоящего друга…

Глава четвертая ТРУБКА С ЗОЛОТЫМ МУНДШТУКОМ

Сверхурочная работа в кузнице сильно изматывала Алешу. Он очень похудел, словно после тяжелой болезни. В обеденный перерыв он валился в угол, за кучу окалины, и тут же засыпал. Однажды его разбудили, когда все уже вновь начали работу.

Мастер видел это:

— Парень ты старательный, а только за спанье в следующий раз оштрафую.

Все удивились, почему любитель штрафов не тронул Бахчанова. Сведущие люди разнюхали: у Агапушкова приближался день рождения, и он, ожидая от рабочих подарка, не хотел донимать их штрафами. Антипу он поручил организовать складчину.

Сборы на подарок вызвали у рабочих разные толки. «Купим подарок или не купим — один бес. Все равно будет драть с нас три шкуры». Более покладистые советовали откупиться. «Не подарим — чаще прежнего начнет штрафовать».

Алеша, с которого Агапушков продолжал удерживать четвертаки в свою пользу, прямо заявил Антипу, что на подарок мастеру не даст ни копейки. Антип вытаращил глаза.

— Лешка, да ты што, белены объелся?

Сборы пошли туго. На собранные деньги нельзя было купить трубку с серебряно-янтарным мундштуком, какую желал Агапушков. Антип охал, бранился. Рабочие, которые было дали деньги, требовали вернуть им их гривенники.

Накануне своего дня рождения мастер вызвал к себе Антипа и стал пояснять, в какие часы можно будет пожаловать к нему с поздравлением. Антип молча переминался с ноги на ногу. От мастера не укрылся его растерянный вид:

— Неужто не купили?

Антип виновато опустил голову.

— Гады! — прошипел Агапушков. — Пошел вон!

Остальные полдня он метался по кузнице, как взбесившийся пес. Но, как назло ему, в эти полдня работа кипела дружно. Каждый был на своем месте, ковка шла аккуратно, и придраться было не к чему.

Перед шабашом он вызвал к себе в конторку самого старого и тихого кузнеца Дементьича и принялся его допрашивать: кто мутил? Дементьич сначала отмалчивался, потом заявил:

— Денег нет у ребят.

— Ах, так! — угрожающе сказал Агапушков и снова вышел в кузницу.

— Ребята, это правда, что вас того… безденежье заедает?

— Правда, правда! — хором подхватили кузнецы.

— Ну, что ж, — Агапушков ухмыльнулся. — На доброе дело, ребята, всегда должны найтись деньги. Сделаем так: я вам одолжу… сколько там вещь будет стоить. В получку высчитаю…

А за день до получки вся мастерская узнала, что Агапушков сам себе купил трубку — и не с серебряным, а с золотым мундштуком. Прошел даже слух, что эта трубка куплена мастером года полтора назад, и он давно уже выручил деньги, когда-то им на нее затраченные. Кроме того, через табельщика проведали, что стоимость «подарка» разложена на всех без исключения поровну.

От этих вестей многие растерялись, не зная, что теперь предпринять.

— Куда ни кинь, всюду клин! — развел руками Антип. — Лучше было бы самим уделить Василь Парфенычу, кто сколько может…

Но на него так цыкнули, что больше он и говорить не пытался.

* * *

Наступил день получки. Проталкивая в огонь железные полосы, Алексей лихорадочно подсчитывал, сколько им должно быть заработано. «Четвертак в сутки… Четвертак в сутки, — в бессильной ярости думал он. — Когда же кончатся все эти вычеты? Не скоро так заработаешь на костюм». Нестерпимая жара обжигала ему руки, сушила лицо, колола глаза, во время ковки искры с треском взлетали с наковальни, падая на сапоги и дырявый фартук.

Вдруг раздался гудок. Шабаш? Но до окончания смены оставалось еще добрых полчаса. Быть может, пожар?

Рабочие в недоумении столпились у выхода.

Из конторки выскочил Агапушков.

— По местам, бездельники! Кто позволил бросать работу?

— Мы! — раздался громкий голос, и Алексей увидел горбоносое черное лицо кочегара Сурена Штурьянца.

— Кто это мы? — разъярился Агапушков.

— Сейчас узнаешь, — отрезал Штурьянц и повернулся к рабочим: — Ребята, поддержите… Довольно терпеть обсчеты и штрафы. Бастуйте, ребята! Другого выхода нет. Задохнемся от такой жизни…

— Правильно! Бастовать! — послышались выкрики.

— Разбой! — взвизгнул Агапушков и бросился вон из кузницы.

Рабочие шумно собирались домой. Только небольшая группа нерешительно топталась на месте. Штурьянц горячо убеждал их присоединиться к забастовавшим. А во двор уже шумной гурьбой выходили кузнецы, литейщики, слесари и клепальщики.