Бах - [61]

«По распоряжению досточтимого высокомудрого магистрата направился я здесь к господину Баху и довёл до сведения оного, что та музыка, что он собирается давать на предстоящую Страстную пятницу, не будет исполнена, если на то не будет дано надлежащего разрешения, на что оный ответил, что [до сих пор музыка] всегда давалась так, он ничего на то не испрашивал, ибо это ему просто ни к чему, и уж коли будут какие нарекания, он уведомит о сём запрете господина суперинтенданта [С. Дейлинга], а если возражения вызывает текст — так ведь, дескать, с тем же текстом всё это исполнялось уже несколько раз, — о чём и хочу покорнейше доложить досточтимому высокомудрому магистрату.

В Лейпциге марта 17-го, года 1739, собственноручно Готлиб Биненгребер, младший писарь».

Читая это краткое донесение, нельзя не увидеть, каким бременем ложились на плечи Баха обязанности кантора, но вместе с тем он не принимает близко к сердцу все эти дрязги. В самом деле, чего ради сражаться с глупцами, которые ничего не понимают?

Покончив с «войнами» и смирившись с утратой своего сына, музыкант нарушит молчание. Обрёл ли он снова веру, это упование, о котором следует теперь поговорить особо?

«ИИСУС, МОЯ РАДОСТЬ» ВАРИАЦИИ О ВЕРЕ

Не стоит ли за этим молчанием в годы страданий и скорбей глубокий духовный кризис? Как можно говорить о жанре самих музыкальных произведений, не касаясь личных чувств композитора? Дело в том, что некоторые современники Баха, хотя тоже писали церковную музыку, были если не безразличны к вопросам религии, то, по меньшей мере, верили не столь истово. Например, Гендель или Телеман выражали свою веру по-разному.

Необходимо дать кое-какие пояснения на сей счёт, тем более что многие наши современники, почитая творчество кантора, почти ничего не знают об этой стороне дела. Некоторые видят в нём безусловного верующего, более приверженного к фидеизму[39], чем к обдуманной вере, к которой человек приходит сам. Другие считают его предтечей харизматических христиан XX века, благодаря некоей пиетической чувствительности, рамки которой мы уже обозначили. Наконец, третьи видят в его несгибаемой позиции почти фанатизм.

Прежде чем выделить некоторые основополагающие черты и рассмотреть самые спорные вопросы, в частности о предполагаемой связи с католическим миром, разрушим некоторые стереотипы.

Первым делом обратимся к истории. В нашу эпоху, когда церковь отделена от светской жизни, религиозность почти всегда принадлежит к области частного, очень личного. Не так было во времена Баха, хотя, как мы уже видели, в германских княжествах довольно мирно сосуществовали три конфессии: лютеранство, кальвинизм и католицизм. Именно в этой обстановке хрупкого религиозного плюрализма постепенно утвердятся идеалы просветителей. Однако в Германии в отличие от философских течений, которые получат развитие во Франции, это интеллектуальное направление окажется гораздо менее враждебным христианству. В этом можно увидеть влияние протестантской среды, которая двумя веками раньше уже способствовала первой эмансипации индивидуального сознания от власти Церкви. Хотя споры о природе христианства велись и в Германии, например вокруг Христиана Вольфа[40] в Галле, хотя начиналась работа по составлению энциклопедий, этот порыв необязательно подразумевал противопоставление христианской вере. В этом смысле, и нам ещё представится случай повторить это позже, Бах — и человек веры, и человек разума, что с избытком подтверждается доброй частью его творчества.

Никакой простодушной веры, никакого фидеизма. Композитор достаточно подкован в плане теологии, чтобы разумно относиться к вере. В мотете «Иисус, моя радость» («Jesu, meine Freude») вера переживается как твёрдая основа, опора в период испытаний, в ней — уверенность и покой, в ней нет ничего от наивных и примитивных верований.

Кстати, хотя тема радости, бесспорно, присутствует в творчестве кантора, она зачастую представлена целомудренно и загнана внутрь, как справедливо отмечает Ромен Роллан. Называя творчество Генделя или Захова «искусством света и радости», он отмежёвывает его от искусства Баха, которое, по его словам, сродни «набожной отрешённости, сосредоточенности… погружается в глубины его мысли, следит за всеми их извивами и, в тишине и одиночестве, беседует со своим Богом». Но радость и уверенность в Боге не исключают некоего непостоянства. Да, многие портреты, бюсты и памятники изображают этакую фигуру, высеченную из гранита, образ непоколебимой веры. Слушая его прекрасную кантату «Только в тебе, Господи Иисусе Христе» («Allein zu dir, Herr Jesu Christ»), написанную в Лейпциге в 1724 году, которая опять-таки подчёркивает веру в Создателя, можно понять, насколько для него самого вера не была чем-то само собой разумеющимся и нерушимым. После большого хора на основе гимна Губера в речитативе говорится о слабостях человека, но и о его ликовании, когда он чувствует себя спасённым. В следующей арии речь идёт о «неверных и боязливых шагах» человека, медленно приближающегося к долгожданному Царствию. Оркестр образно передаёт эту неустойчивость через синкопы и минорное звучание, подготовляя к приятию Спасителя. В либретто, весьма вольно толкующем притчу о добром самаритянине, видно, что религиозности не чужды сомнения в вере.