Багряный лес - [220]

Разлетелось, словно от взрыва, второе окно, и в хату, вскочили две обнаженные женщины, сразу хватая онемевшего от происходящего Куба. Они стали полосовать его своими длинными зубами, разбрызгивая горячую кровь, заливая ею свои синюшные тела, а он лишь дергался, еще продолжая держать в руках веер карт. На его лице было написано изумление. Он словно спрашивал: это на самом деле происходит со мной?.. Но потом лицо опрокинулось куда-то вниз. Это отвалилась отгрызенная голова, звонко хлюпнувшись в жидкую грязь под столом. И тогда Хлощ закричал, выдавливая из груди весь воздух. Крик получился длинным и жутким, но на второй вдох у него не хватило сил. Из его вспоротого живота вывалились кишки, и их тут же стали растаскивать какие-то рыжие полулюди-полусобаки.

Все произошло в течение какой-то минуты. И скоро пустую хату, залитую и забрызганную кровью, освещала одинокая керосиновая лампа, а в разбитые окна врывался сильный ветер с дождем, заливая стол и разбрасывая карты.

Тысячи теней, размытых темнотой, дождем и бурей, устремились к остальным хатам, где еще ютились в своём жалком одиночестве живые люди.

Где-то в другом месте Зоны, таком же ненастном, разбитом крупными и частыми каплями дождя и пронзенном воющим ветром, по полю одичавшей самозасевающейся пшеницы с криком ужаса бежало около десятка человек. Хлопая мокрыми крыльями, тихо свистя от радости скорой добычи, над ними кружились черные фигуры упырей. Нечистые, один за другим, на мгновение застыв в воздухе, выбирая жертву, камнем падали на нее, обнимали ее своими кожистыми крыльями и вонзали в задохнувшегося от страха и безумия человека свои длинные клыки, и торопливо, жадно сосали горячую кровь, пока трепыхающееся тело не застывало в мертвых тисках смерти.

Еще где-то бежали по лугам другие, путаясь в высокой траве. Люди один за другим исчезали в ней, когда невидимые руки полевых русалок хватали их за ноги, валили в мокрую траву, жадно и торопливо разрывали на несчастных одежду и тонкими пальцами щекотали… Жуткий смех-крик, захлебывающиеся в безумной радости голоса людей замирали один за другим, и всё накрывала своим воем ночная буря, а русалки, легко скользя в траве с помощью своих чешуйчатых хвостов, спешили к новым жертвам.

На дороге, с разгона бросаясь на колонну легковых автомобилей, забуксовавших в размокшей грязи дороги, вурдалаки разбивали стекла и сразу же впивались зубами в тела обреченных вольных. Многочисленная стая этих ужасных и предельно разъяренных от невыносимого голода чудовищ разделалась с тремя десятками беглецов, разорвав на куски не только их тела, но и разбив машины. Один автомобиль загорелся. Пламя было настолько сильным, что его не мог затушить даже яростный ливень. Свет от бушующего на ветру огня освещал размытую дорогу, ближайший лес и на какое-то мгновение выхватил рыжее море вурдалаков, которое разлилось между деревьев, мчась через лес на другую дорогу, где, надрывно ревя перегретыми двигателями, крутясь в жирной грязи, буксуя в ней, двигалась другая колонна машин, везя в своих ненадежных корпусах обреченные человеческие души.

Множество едва обжитых хуторов Зоны в эту ночь постигла одна и та же участь. В них, в полуразваленных хатах, сараях и просто шалашах умирали на своих кроватях, подстилках и лежаках, исходя в предсмертных судорогах, пуская густую пену из оскаленных в удушье ртов, сотни беглых… На их спинах, груди, боках сидели маленькие волосатые фигурки домовых. Длинные руки нечистой силы мертвой хваткой сдавливали шеи несчастных. Эта смерть была тихой. Не было слышно ни вскрика, ни стона, а хруст ломаемых кадыков и стук бьющихся в агонии тел заглушала буря.

Разыгралась, разошлась в своем разгульном пиру нечистая сила, разлила вместе с дождем по Зоне ужасную смерть. А жуткий праздник продолжался…

Ночь только начиналась.

Он вернулся в свой штабной автомобиль только что, и прямо в блестящей от дождевой воды накидке устало опустился на удобный диван. Усталость отравляла сознание пустотой бездумности. Не было сил думать, не хотелось думать… Лица, лица, лица. Тысячи лиц прошли мимо него за эти неполные сутки, но среди них, растерянных, уничтоженных лихим поворотом судьбы, безразличных к своей участи и просто безумных, не было того, которой уже не только призраком виделся в беспокойных снах, но и грезился наяву.

Очистка Зоны проходила строго по плану. Никаких неожиданностей не было, и если ничего непредвиденного не случиться, то к полудню от преступной вольницы не останется и следа. Зона вновь будет Зоной, где мир будет отдыхать, ожидая очередного насилия над собой человеком, который будет пахать, сеять, жать строить и гадить…

Переверзнев, стараясь обезопасить всю операцию, благоразумно послал вертолетный десант в Припять, на АЭС, чтобы военный и милицейский спецназ в случае чего, мог пригодиться охране станции, если туда нагрянут ведомые отчаянием вольные. Люди в состоянии аффекта способны на самые безумные поступки.

Он вяло улыбнулся. Успех операции его совершенно не радовал. Ему нужно было совершенно другое. Ему нужен был Гелик. Ему нужна была жизнь этого человека, чтобы он сам, Переверзнев, мог жить и любить. Улыбка Олега ожила, когда он представил образ той, которую любил. Он не знал, что такое любовь, до того самого момента, как увидел ее, стройную, гордую и красивую, в кабинете ее отца, даже не мог представить, что подобное может произойти с его очерствевшим сердцем. Как сразу много случилось в тот момент, как сразу стала ценной каждая секунда жизни, как сразу важным стало будущее, которое было под угрозой — в руках уже полумертвого старика, черт бы его побрал!.. Судьба издевалась над ним. Олег это знал определенно. Она дарила ему самый важный, самый главный подарок в жизни, но и реально грозила его забрать. Но Переверзнев был бы не Переверзневым, если бы не знал, как решать подобные проблемы. Однажды он уже заработал настоящее своё положение с помощью двухсот одиннадцати жизней. Они стоили того, чтобы он жил хорошо. Но нужна была, необходима, еще одна, двести двенадцатая, чтобы его жизнь расцвела счастьем. В этом Олег был полностью уверен.