Багратион - [2]
Действительно, все то, из чего создавалась военная гармония этого дня, давало о себе знать: колеса орудий и фургонов стучали, кони ржали, начальники командовали, обозные кричали. Но молчала душа… Не было слышно буйных восклицаний восторга и радости. Двадцать пять тысяч итальянцев гвардия и армейская дивизия генерала Пино — переправлялись через Неман в удивительном порядке. Однако зоркий взгляд Жюно не поддался очарованию, и герцог мрачно подтвердил наблюдение своего опытного уха:
— Заставить их петь сейчас так же трудно, как посадить сотню дьяволов на острие одной иглы.
К кучке штабных офицеров подошел любимец армии, вице-короля и самого императора — блестящий полковник Гильемино, известный храбрец и весельчак. Он протянул вперед ладонь правой руки и щелкнул по ней пальцем левой.
— Когда я смотрю на то, что передо мной совершается, господа, у меня такое чувство, как будто история зажата в моем кулаке. Клянусь святым духом — вот она, история, здесь! Его высочество принц Евгений только что получил сведения: первый корпус — Даву, второй — Удино, третий — Нея, король Мюрат с кавалерией Нансути и Монбрена, гвардия — Мортье, Лефевр, Бессьер, наконец, император с главной квартирой — все без всяких затруднений переправились утром двадцать четвертого[1] через Неман у Ковно, а десятый корпус Макдональда — под Тильзитом…
Офицеры с жадностью слушали новости.
— Удино опрокинул русский арьергард под Вилькомиром, король Жером выбил казаков Платона из Гродна. Нет сомнений, что император также вышвырнул из Вильны хвост армии генерала Барклая и занял город. Он будет ждать, пока подтянутся обозы и переправимся мы — правый фланг великой армии…
— Клянусь парусом со шлюпки святого Петра, — воскликнул бравый капитан Дельфанте, — императору недолго придется ждать! Завтра утром мы все будем на русском берегу…
— Еще бы! — подхватил Гильемино. — Да и вообще эта охота на русского медведя кончится, не позже чем через месяц, дележом его шкуры. Пусть мне покажет шиш святой Амвросий Медиоланский, если будет не так…
Сказав это, он захохотал. За ним — Дельфанте и другие. Посыпались шутки, удачные и неудачные, но все, как одна, грубовато-веселые.
— Батталья… — вытирая слезы душистым платочком, продолжал дурачиться полковник, — вы отличный офицер! Ха-ха-ха! Но почему, дружище, у вас сегодня такой вид, будто… ха-ха-ха!.. будто вы обожрались ячменем?[2] А? Ха-ха-ха!..
Массимо поднял голову. Он никак не мог сладить с собой. Его положительно одолевали мрачные мысли, вызванные письмом брата. На душе у лейтенанта было смутно, и лицо его в самом деле поражало унылостью.
— Не надо смеяться, полковник! — резко ответил он Гильемино.
— Почему?
— Сегодня великий день!
— Что это? Канонада?
Все насторожились. Глухие раскаты доносились совершенно отчетливо. Но это была не канонада, а гром, и удары его с каждой минутой становились все оглушительнее. С востока ползли две тучи — одна серая, другая черная. Из первой вырывались зигзаги бледных молний. Вторая обдавала небо красным огнем. Гроза в полном блеске вставала над лагерем, гоня перед собой бурю и внезапно сгустившийся мрак. Молнии все чаще распарывали этот мрак на куски. Все яростнее грохотал гром. Вдруг белый свет ослепительной яркости упал на Неман и его холмистые берега. Гром грянул с такой бешеной силой, будто все небо рухнуло на землю, чтобы раздавить ее. И тогда разрядились тучи: черная брызнула дождем, серая — градом.
Шум и гам разнеслись по лагерю и перекинулись на переправу. Лошади рвали коновязи и шарахались куда попало. Всадники старались повертывать их хвостами к непогоде. Кони жались, фыркали, трусливо закладывали уши и, не слушая поводов, мчались навстречу буре. Град бил жестоко. Сначала мелкий, как толченое стекло, он больно резал лица и руки. Но скоро превратился в ливень крупных и тяжелых камней. Некоторое время они падали редко, затем все чаще и гуще и, наконец, опрокинулись вниз ледяным ураганом неслыханной силы. Страшными порывами ветра разметало солдатские ружья из козел, шалаши и палатки. Потоки пенистой воды стремительно мчались по дорогам. Бурные озера волновались над полями.
Завернувшись в плащ, Массимо прижался к толстому стволу огромной сосны и так простоял всю ночь. Он видел, как под утро стали падать лошади, — их ноги вязли в грязном болоте, образовавшемся на месте лагеря. Проклятья, крики гнева и боли раздавались со всех сторон. Холодный, как дыхание полюса, вихрь еще выл и стонал, когда на мутном востоке забрезжила бледная полоска зари. Солдаты промокли и окоченели, измученные и голодные, словно корабельщики после крушения. Один проклинал град, надававший ему в спину таких тумаков, что хоть спиртом натирайся. Другому на затылке посадило желвак. Третьему раскроило до крови висок. Кому-то погнуло на кивере герб, скривило шишак на каске. Итальянцы суеверны. На ум приходили самые беспокойные мысли. Обозы застряли в болотистой топи, — это грозило голодом. Тысячи лошадей подыхали в грязи и воде, — как двигаться дальше? Небо грозно вздрагивало в белых вспышках зарниц. Оно как бы предостерегало пришельцев от опрометчивости. И все это именно тогда, когда они ступили на берег враждебной, далекой, непонятной земли! Жестокое предзнаменование!
В центре Омска стоит памятник. На мраморе памятника высечены слова: «Генерал Дмитрий Михайлович Карбышев, уроженец города Омска, в годы Великой Отечественной войны проявил исключительное мужество и стойкость в борьбе с врагами нашей Родины. Находясь в фашистских тюрьмах и лагерях смерти, он сохранил честь и достоинство советского гражданина, ученого, коммуниста. Верный присяге, патриот предпочел смерть предательству.Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины».О бессмертном подвиге Дмитрия Михайловича Карбышева рассказывает эта книга.
Предлагаемая читателю книга не претендует на изложение всех событий гражданской войны. История гражданской войны только еще создается. Сборник имеет более скромные цели: рассказать самым широким кругам советской молодежи о некоторых эпизодах великой битвы за народное счастье.Читателю предлагается 13 биографических очерков выдающихся начальников периода гражданской войны, тех, кто непосредственно руководил соединениями Красной Армии, возглавлял ее штабы, командовал партизанскими отрядами и кого нет уже ныне в живых.
Книга, которая пытается на место тусклой легенды поставить образ живого человека со сложной историей внутреннего развития, деятельности и общественных отношений, должна оперировать множеством фактов. Этого рода данные изложены, насколько позволил размер книги, полно и, во всяком случае, точно. В частности, приводимые в книге диалоги представляют собой иногда сокращенное, очень редко дополненное воспроизведение подлинных разговоров, зафиксированных в делах процесса декабристов, мемуарах современников, письмах и других материалах подобного рода.
Нартов, Кузьма Фролов, Черепановы, Иван Батов… Этих людей объединяют два обстоятельства. Все они были талантливейшими русскими самородками. Жизнь и деятельность каждого из них находились в тяжкой зависимости от духа и смысла крепостной эпохи.Настоящее издание посвящено жизни и творчеству выдающихся русских мастеров.Из серии «Жизнь замечательных людей». Иллюстрированное издание 1938 года. Орфография сохранена.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.