Багратион. Бог рати он - [205]

Однако уже пятая атака. Багратион спешит к Воронцову и видит, как того, поддерживая под руки, выводят из огня. В руке у графа Михаила Семеновича — обломок шпаги.

— Ранены? Куда? — тревожный вопрос Петра Ивановича.

— В ногу, — показывает Воронцов. — Кажется, я не сдержал своего слова — первым из генералов нынче убываю из строя. Но моя дивизия остается здесь — она почти вся вот в этой земле!

И от дивизии Неверовского — жалкие остатки.

А время — только девяти утра. Три часа кровавого кошмара — позади и еще три таких же, если не ужаснее, — впереди.

Рвутся вперед корпуса Нея и Даву, Жюно и Понятовского… А вот и бешеный натиск сразу трех кавалерийских корпусов Мюрата. Но Багратион бросает навстречу Неаполитанскому королю дивизию кирасир.

Мюрат скачет впереди — всадник с развевающимися над головою перьями, весь в блеске дорогих одежд.

Можно побиться об заклад, что в голове короля и маршала теперь одна мысль: как было бы благородно, если бы они сошлись здесь, на глазах двух армий — два рыцаря, он и давний его знакомец отважный Багратион! Но какой это, право, поединок, если вокруг — сущий ад? О Боже! Разве можно теперь помышлять о каком-либо благородстве, когда еще в Смоленске он, Мюрат, с отчаяния упал в ноги Наполеону и умолял немедленно окончить войну и вернуться, пока не поздно, домой? А принц Багратион — у себя дома. И он дерется затем, чтобы защитить свой дом.

Мюрат будет сражаться до самого конца, до окончательного падения наполеоновской Франции и его Неаполитанского королевства. И в последние свои дни — тоже за свой дом. Вернее, за то, чтобы вернуть себе королевство. Много будет намешано в его красивой голове с развевающимися до плеч смоляными локонами — и сумбурного, и недальновидного, и не совсем рыцарского. Но смерть свою он встретит до предела мужественно. Приговоренный к расстрелу, он откажется от того, чтобы ему завязали глаза, и, глядя в дула ружей, прикажет солдатам целиться ему в самое сердце и притом сам скомандует им: «Огонь!»

Теперь же, в день Бородина, спасая свою кавалерию, он отступает от Багратионовых редутов.

Семеновские высоты… Флеши и редуты Багратиона, не сломленные никакими атаками… Вот что выводило из себя французского императора. Как могут они так долго сопротивляться? Неужели эти русские и впрямь предпочитают умирать, но не сдаваться и не отступать? Ведь он, гениальный полководец, все заранее продумал, все учел и все подсчитал.

Да, он принял предложение Даву — обойти левое крыло русских, чтобы всю остальную армию прижать к Москве-реке и уничтожить. Но как их обойти на этом неприступном чертовом левом фланге, когда они стоят как утес и сковывают все главные силы «Великой армии»?

Нет, они должны быть взяты и окружены, Семеновские высоты! Тогда он приведет в действие остальную часть своего плана — ударит в центр и разгромит русских наголову.

И вот она, решительная восьмая атака. У Багратиона с подоспевшими резервами — около двадцати тысяч защитников. Против него только в первой линии наступающих — более сорока тысяч. И четыреста пушек — ровно две трети всей артиллерии Наполеона!

Нет, это уже поединок принца Багратиона не с Неаполитанским королем в рыцарской сшибке, о чем когда-то мечтал Мюрат. И не реванш маршала Даву за поражение на Днепре. Это — Багратион против самого Наполеона. Это вся сила русского духа против смелости, отваги и вышколенности «Великой армии», покорившей уже всю Европу.

Можно ли свершить невероятное — остановить смертоносный вал наступления? Свыше семисот пушечных стволов с обеих сторон на пространстве не более одной квадратной версты — вот царство смерти, вот ее безраздельное владычество! И ничто уже не страшно тем, кто устремляет свой шаг к Семеновским высотам.

«Значит, ничем нельзя их остановить и заставить повернуть вспять? Как бы не так! — озаряет Багратиона внезапно возникшее решение. — Есть в моем распоряжении великое дело, коим я не премину воспользоваться именно в сей безвыходный час. Это — русский внезапный натиск и русский штык. И пусть снизойдет на каждого из нас в сей час тень великого Суворова!»

— Построить всех в линию! — Багратион передает команду по рядам сражающихся. — И — вперед, с Богом!

Казалось, все уже было истощено — и чудеса храбрости, и сверхъестественное терпение, и отвага, помноженная на отчаяние. Но проявилось то, на что рассчитывал в сии минуты князь Петр, — решимость к великому самопожертвованию, что одно в самый непоправимый, казалось бы, момент придает силы.

И сил этих хватило, чтобы сломить натиск и вновь отстоять Семеновское.

— Теперь в бой — кирасиры! — взмахнул рукою Багратион, делая знак, чтобы развить успех боя.

Он был горд и торжествовал победу — победу, столь немыслимую еще час, еще полчаса назад! Однако произошло непредвиденное и в полном смысле слова роковое. Петр Иванович вдруг содрогнулся всем телом, ощутив страшную боль в левой ноге. Глянув вниз, он увидел, как на рейтузах появилось алое пятно, и оно стало молниеносно все более и более расширяться.

— Что с вами, ваше сиятельство? — подскочил к нему Меншиков. — Вы бледны! Вы ранены?

И только тут Николай увидел, как кровь залила всю ногу князя выше ботфорта и он вот-вот готов вывалиться из седла.