Бабья доля - [15]

у каждого в жизни была…

Далёко-далёко в Корее

остались не только друзья —

одну дорогую тропинку

в Корее оставила я.

И что бы потом ни случилось,

и сколько бы лет ни прошло, —

на этой хорошей тропинке

по-прежнему будет светло.

1957

Гроза

Гроза пришла светло и смело!

Но я в грозу ушла одна.

И лишь секунду пожалела,

что я горда, что я сильна.

Нет, он тогда не ошибался:

мы не увидимся вовек.

Но у меня в глазах остался

зелёный цвет далёких рек.

Зачем она – ему ли, мне ли —

такая поздняя гроза?

Зачем ещё позеленели

мои зелёные глаза?..

1962

Листовки Гидростроя

1. Земля

Лежит земля сырая в самосвале.

Земля в прожилках скрученных корней.

За эту землю

жизни отдавали,

и вот теперь работаем на ней.

Ползут,

летят,

грохочут самосвалы.

Сдается Волга, пенясь и бурля…

Нам в эти дни еще дороже стала

святая

сталинградская земля.

2. Котлован

Восемь лет в котловане

и ночи, и дни

не смолкали моторы,

не гасли огни.

Котлован!

Ты в полдня его не обойдёшь.

Если кто-нибудь нужен —

и в день не найдёшь!

Завтра здесь, в котловане,

Заплещет вода.

Оглянись и запомни

его навсегда.

Вот он – наш котлован!

Это – руки в пыли,

это грохот машин

и дыханье земли.

И пускай говорят:

– Не бывает чудес!

Но мы видим сегодня отсюда:

поднимается ГЭС,

Сталинградская ГЭС —

трудовое,

рабочее чудо.

3. Волга

Из-за нее идет сраженье.

Из-за нее ночей не спят.

Но гордо, нежно, с уваженьем

о ней на стройке говорят:

– Пускай и пенится, и рвется,

сопротивляется пока.

Она недаром не сдается:

она ведь русская река!

4. Пирамиды

Непримечательные с виду,

тяжеловесны и тверды,

стоят над Волгой пирамиды,

сомкнув бетонные ряды.

И столько в них суровой силы,

что людям кажется порой:

оставив братские могилы,

они пришли на Гидрострой.

Как будто тот, кто спит под ними,

кто пал за Родину свою,

сейчас не мог не быть с живыми

в одном ряду, в одном строю.

Он вместе с нами! Он не выдаст!

Он сдержит волжскую струю!

Стоят над Волгой пирамиды,

как будто воины в строю.

5. Листовка

А ветры нынешние круты,

над Волгой мечутся они…

Постой, товарищ, на минуту,

листовку эту разверни.

От ветра заслони рукою,

темно – придвинь поближе свет.

Ты знаешь, будет и такое:

пройдет и год, и десять лет.

Ни котлована, ни прорана,

и только – ток, горячий ток!

А ты достанешь из кармана

вот этот меленький листок.

– А это что? – вдруг спросит кто-то.

А ты ответишь:

– Это я.

Мои друзья. Моя работа.

И просто – молодость моя!..

Пускай и дождь, и ветры круты —

мы не забудем эти дни!

Постой, товарищ, на минуту,

листовку эту сохрани.

1958

Награда

Еще нам было радоваться рано:

конца и края не было делам.

И Волга бесновалась у прорана

и рельсы разрывала пополам.

Ревя, крутила черные воронки

и на дыбы вздымала катера…

А мы стоим не где-нибудь в сторонке,

а тоже там, где страдная пора,

где вьется снег, где трудятся до пота,

где нервы проводов напряжены,

где ценится и царствует работа,

и где стихи, пожалуй, не нужны.

Я это все припоминаю снова

и позабыть вовеки не смогу.

Седой старик, монтажник с наплавного,

развел костер на левом берегу.

И крикнул нам немного грубовато,

глаза рукой от дыма заслоня:

– А ну-ка вы, поэты Сталинграда,

погрейтесь-ка у нашего огня!..

Опять гудят машины на откосах,

и рядом Волга рвется на простор.

Трещат куски опалубковых досок,

пылает гидростроевский костер.

Его теплом по праву отогреты,

как равные, сыны одной семьи, —

бетонщики, прорабы и поэты,

хорошие товарищи мои.

И было все – уверенность и сила,

и счастлив труд, и молодость остра!

И если я кого-нибудь любила —

так только их у этого костра.

Я это все припоминаю снова

и позабыть вовеки не смогу…

Спасибо вам, монтажник с наплавного,

за тот костер на левом берегу!

Как самая высокая награда

теперь хранится в сердце у меня:

– А ну-ка вы, поэты Сталинграда,

погрейтесь-ка у нашего огня!..

1958

Твоя волна

Памяти Наташи Лаврентьевой

Проходит все. Пройдет и горе.

Отплачет мать. Уйдут друзья.

Но есть под Сталинградом море —

живая молодость твоя.

Оно отныне – и навеки!

Оно несет за валом вал!

Оно поет о человеке,

который море создавал.

О том, который жил в палатке,

терпел и стужу, и жару,

ходил в бураны по канатке,

как по персидскому ковру;

он останавливает реки

и просто водит самосвал…

Писала ты о человеке,

который море создавал.

Я это море тоже знаю.

И в этом море есть одна —

зеленоглазая, степная,

твоя – Наташина волна.

Над ней, крича, летают чайки,

в нее с прибрежной высоты

весной глядят неумирайки —

степные чистые цветы.

1958

Зависть

Оно горит упрямым светом —

твое окно в моей судьбе.

И я могу признаться в этом:

да, я завидую тебе.

Тому, что ты вот так загружен,

что день не кончен трудовой,

что ты и ночью людям нужен,

как нужен врач и часовой.

И все сильнее эта зависть,

и глубоки ее следы.

Она – как маленькая завязь,

и, значит, в будущем – плоды.

1958

«Вот и поезд. Вспыхнул ярким светом…»

Вот и поезд. Вспыхнул ярким светом,

обогнул знакомый поворот.

Заслоню спасительным букетом

горько улыбающийся рот.

Ты ведь тоже спрячешься в букете.

Ведь, глаза цветами заслоня,

легче сделать вид, что не заметил

ничего, что мучает меня.

Это счастье – встретить на вокзале.

Только счастья нет у нас опять:

раз тебя другие провожали,

что за счастье мне тебя встречать?

1958

«Всегда – встречая, провожая…»

Всегда – встречая, провожая —

и ты был прав, и я права.

А возле нас жила чужая,