Бабушки - [19]

— Это да, — согласилась Мэри.

— Я была бы не против, — ответила Ханна. — Мы с Иеном разговаривали об этом, но спешить нет необходимости. Можно сначала встать на ноги, а потом посмотрим… Но ты права, они хотят именно этого!

— Они, — сказала Мэри, — они хотят. И они намерены это получить.

Ханна забеспокоилась. По натуре она была человеком покорным и уже начала полагаться на Мэри, весьма сильную личность, но сейчас отстаивала свою позицию:

— Я думаю, что они очень добрые.

— Они, — сказала Мэри, — да кто они такие, чтобы проявлять к нам доброту?

— Ну хватит! Мы не смогли бы заняться бизнесом, если бы бабушки не помогали нам во всем.

— Роз, черт ее возьми, все время так тактична, — прорвало Мэри, не без помощи шампанского. Она подлила себе еще.

— Да обе они очень тактичные.

— Больше тебе и пожаловаться не на что.

— У меня такое ощущение, что они все время наблюдают за нами, проверяя: соответствуем ли мы их стандартам?

— Каким стандартам?

— Не знаю. — Мэри уже была готова расплакаться. — Если бы я только знала. Там что-то нечисто.

— Они просто не хотят показаться слишком уж навязчивыми свекровями.

— Иногда я их просто ненавижу.

— Так уж и ненавидишь, — пренебрежительно повторила Ханна с улыбкой.

— Ты что, не понимаешь, что наши мужья принадлежат им?! Порой мне кажется…

— Все потому, что они росли без отцов — мальчишки. У Иена отец умер, а у Тома — ушел и женился на другой. Поэтому все четверо так близки друг другу.

— Да мне плевать, почему так. Я иногда чувствую себя просто какой-то запасной деталью.

— Мне кажется, ты несправедлива.

— Тому вообще было все равно, на ком жениться. Мог бы взять себе в жены и чайку или… или… вомбата.

Ханна со смехом откинулась на спинку кресла.

— Я серьезно! Черт, и он всегда такой добренький. Такой милый. Я на него ору, задираю, я на все что угодно иду — чтобы он меня разглядел. После чего мы оказываемся в кровати и трахаемся.

Но Ханне эти чувства не были знакомы. Она знала, что нужна Иену. Дело не в том, что он частично зависел от нее из-за своей ноги, нет: иногда он просто льнул к ней, как ребенок. Да, в нем было что-то детское — немножечко. Однажды ночью он позвал во сне Роз, и Ханна его разбудила.

— Тебе Роз снилась, — сказала она.

Он сразу же пришел в себя:

— Ничего удивительного. Я всю жизнь прожил с ней рядом. Она мне — как мать, — и уткнулся лицом ей в грудь. — Ох, Ханна, я не знаю, что бы я без тебя делал.

Теперь, когда и Ханна была против нее, Мэри почувствовала себя еще более одинокой. Когда-то она думала, что «вот Ханна, хотя бы у меня есть Ханна…».

Обдумывая этот разговор впоследствии, Мэри все думала, что чего-то не замечает. Она всегда это ощущала. Но с другой стороны: на что ей жаловаться? Ханна права. О таких мужьях, как у них, мечтают многие, они и известны, и устроены в жизни, и богаты, и всеми любимы — так что же ее не устраивает? «У меня есть все», — решила она. Но потом какой-то голос из глубины: «У меня ничего нет». Ей постоянно чего-то не хватало. «У меня ничего нет», — сказала она сама себе, когда на нее нахлынула волна пустоты. В самой сокровенной сердцевине ее жизни — ничего.

Но она не могла определить конкретно: что же не так, чего не хватает. Значит, наверное, что-то не так с ней самой. Это она, Мэри, неправильная. Но почему? В чем проблема? И она все думала об этом и думала…

Иногда ей становилось так плохо, что хотелось оставить эту жизнь навсегда.

Когда Мэри нашла пачку с письмами, забытую среди вещей, которые они привезли с собой, сначала она подумала, что все они от Лил к Тому, — обычные письма, которые могла бы писать старая подруга или даже вторая мать. Начинались они все со слов: «Дорогой Том» и заканчивались «С любовью, Лил», иногда стоял крестик или два, обозначая поцелуй. А потом еще одно письмо — от Тома к Лил, неотправленное. «Почему я не должен писать тебе, Лил, почему, мне это просто необходимо, я постоянно думаю о тебе, боже, Лил, как я тебя люблю, ты мне снишься, мне непереносима наша разлука, я люблю тебя, люблю…» — и так далее, на несколько страниц. Мэри снова перечитала письма Лил, взглянув на них уже иначе.

И тут ей стало ясно все.

Она стояла с Ханной на тропинке в «Саду Бэкстера», слушала смех Роз и думала, что та над ней издевается. Она смеялась над ней, Мэри, и Ханна все наконец поняла.

Все ей стало ясно.

Глава 2. Виктория и стэйвни

На площадке моросила холодная темнота; голоса детей, разбившихся на две группы, привлекали взгляды взрослых, подходивших к большим воротам: разглядеть, где кто, стало уже сложно. Но благодаря какому-то родственному чутью детям из большей группы удавалось различить своих, и по одному или по два они бросались к выходу, чтобы их забрали и отвели домой. В самом центре, окруженном высокими стенами с битым стеклом наверху, два ребенка стояли сами по себе. Они издавали много шума. Мальчик колотил по воздуху руками и ногами и кричал: «Он забыл, я говорил ей, что забудет», а девочка пыталась утешить и успокоить его. Он был крупным ребенком, она — худенькой, с торчащими в обе стороны колючими хвостиками, перевязанными розовыми ленточками, мокрыми и обвисшими. Она была старше, но меньше. Но именно благодаря этим двум годам разницы она убедительно твердила ему: «Ну же, Томас, не надо, не горлань, они придут». Но он не успокаивался. «Пусти,