Бабушка - [81]
— Нечестно! Нечестно! Почему ей? За что? Она себе сама купить может!
А кто-то начал было про дядю Валю и Таисью Павловну:
— Тили-тили-тесто, жених и невеста!
— А ну, прекратите! — жалобно выкрикивала Таисья Павловна. — Вы глупые, злые дети!
Дядя Валя тоже не любил, когда кто-нибудь заводил это «тили-тили-тесто».
Воспитательница тут же принималась грызть шоколад, быстро-быстро, как белка, облизывая при этом пальцы, словно девчонка, и лицо при этом у Таисьи Павловны шло красными пятнами.
— А нам, а нам? — кричали мы, зная заранее, что и нам достанется шоколадка.
— Опа! — говорил дядя Валя и вытаскивал из большой холщовой авоськи настоящий футбольный мяч.
— Ура! Ура! — кричали мы снова.
— Пошли, братцы-кролики, в футбол играть! — весело кричал дядя Валя. — А потом будем все вместе есть шоколад!
— Блатсы-клолики, — мямлил картавый Валерка Рыжий.
Тут только я вспоминал про Иру Иванову и оглядывался. Она сидела на качельках и восхищенно смотрела на папу. И было в этом восхищении что-то такое… «Мой папа лучше всех ваших пап», — сказала мне Ира однажды. И сейчас на ее лице было именно то выражение, с которым она это проговорила несколько дней назад.
Дядя Валя подходил к Ире, подбрасывал ее высоко-высоко вверх, мы выдыхали: «Ух ты, зэкински», — а дядя Валя целовал Иванову, опять сажал ее на качели, что-то говорил и возвращался к нам.
— Шоколадка — только для игроков, — объявлял дядя Валя. — После матча! Так что все идем играть, если хотите шоколадку.
— Вот он не любит футбол, — тыкал в меня пальцем Матвеев-Мотя. — Он никогда не играет.
Я раскрывал рот от такой неправды, я хотел играть и получить потом шоколадку, но дядя Валя уже говорил:
— Ну и ладно, кто не хочет — не надо, вас как раз остается восемь человек, будем играть четыре на четыре, а я — судья.
Я плелся к лавочке возле футбольной площадки, тут уже сидели Таисья Павловна и Ира Иванова. Мне приходилось усаживаться рядом с ними.
— А вот ириски для моей Иришки, грызи, чтобы не скучно было, — говорил дядя Валя.
Он протягивал Ире два квадратных коричневых брусочка, шел к мальчикам и подкидывал мяч вверх.
Игра начиналась с центра поля…
Я-то знал, что потом, когда Ира и дядя Валя пойдут через город домой, дядя Валя обязательно зайдет с ней в полутемный, узкий магазин напротив милиции — там гудела машина для делания молочного коктейля! Ира мне рассказывала, что они с папой всегда заходят туда после детского сада. Мы с бабушкой тоже ходили туда, но очень редко. Стоил коктейль десять копеек, и бабушка говорила, что лучше купить целую пачку мороженого за девять или даже за одиннадцать копеек. Потому что на «губастый» граненый стакан коктейля, по словам бабушки, не уходило даже полпачки молочного мороженого. И я в самом деле видел, как продавщица закладывает в большой алюминиевый стакан две пачки мороженого без обертки, потом что-то туда доливает, вставляет стакан в машину и — ж-ж-ж-жу-у! Коктейля хватало на семерых. Но до чего же он был прекрасен, колоссален и потрясающ! Гораздо лучше мороженого. Он пенился, он дышал свежестью и прохладой. Я не понимал, зачем в узком зальчике стоят круглые столы на ножках, потому что почти никто не становился за эти столы — все, как и я, жадно и не отрываясь, выпивали коктейль прямо здесь, у прилавка, а если у кого-то были еще десять копеек, то он обязательно покупал себе второй коктейль.
Поэтому Ира не обижалась, что папа не давал ей шоколадку, ведь скоро она будет пить с ним мороженый коктейль.
Нам с Ирой неинтересно было смотреть, как мальчишки играют в футбол, а дядя Валя то и дело останавливает их, говорит: «штрафной», «игра рукой», «подножка». Я говорю Ире:
— Давай лучше песни петь! Тебе какая песня нравится?
Таисья Павловна поворачивает к нам строгое лицо, говорит:
— Если хотите песни петь, отойдите куда-нибудь, потому что вы будете мешать играть в футбол!
Ира отвечает безмятежно:
— А мне можно. Потому что мой папа — самый главный по футболу. Он мне все разрешит.
Правильно говорила бабушка: «балованная» девочка эта Ира! Нет, не будет она со мной водиться. «Не по Сеньке шапка, не по кобыле седло», — как любила говорить моя бабушка.
А вот с Пашкой Князевым Ира обязательно пошла бы водиться. С ним все хотят водиться, он самый лучший во всем нашем квартале, и даже, может быть, на всей нашей улице Курлы-Мурлы. И Пашка тоже вполне может захотеть водиться с Ирой. Хотя она младше его намного.
Иванова закатывает глаза, начинает раскачиваться на скамейке.
— Хоть поверьте, хоть проверьте, — старательно выводит она.
Я уже собираюсь закричать, что мне не нравится эта песня, надоела, давай лучше я тебе спою про кривоногого петуха, который зашел в ресторанчик! Но я не могу так закричать. Я заставляю себя слушать. И слушаю, слушаю. А что, ведь, оказывается, не такая уж плохая песня. Даже совсем не плохая. Даже очень хорошая! Если петь ее не с грустью, а весело и просто.
Я хочу петь вместе с этой чудесной-расчудесной девочкой Ирой, ведь я знаю наизусть, что будет в песне дальше. И начинаю петь:
— И оркест-а-р был в ударе…
Скоро будет этот противный «гавот», надо спеть вместо него «король играл в лото», соображаю я с быстротой нападающего Копейкина. И тут вдруг Ира толкает меня кулачком, смотрит возмущенно:
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Ранним крещенским утром 1971 года по центральной улице Вологды бежала полуодетая и явно нетрезвая женщина. Увидев милиционера, она кинулась к нему в истерике: «Я убила своего мужа!» Экая красавица, а губа разбита, под глазом фингал набухает… «Идите-ка спать, гражданка, – посоветовал блюститель. – Вы сильно выпимши. Не то – в вытрезвитель». «Гражданка» стояла на своем: «Мой муж – поэт Рубцов! Я его только что задушила!» Юный постовой совсем недавно читал стихи Рубцова и потому с интересом вгляделся в полубезумные глаза женщины.
19 мая 1984 года в сомнамбулическом состоянии член сборной СССР по футболу Валерий Воронин вошел в пивную-автопоилку на Автозаводской улице, 17. Взял чью-то кружку, стал пить… У него вырвали кружку из рук, ударили ею по голове и вышвырнули на улицу. Кто убил Валерия Воронина, нанеся ему смертельный удар в той пьяной разборке?.. Следствие было засекреченным.
Мало кто знает, что следствие по делу о похищении в 1904 году величайшей реликвии Руси – Казанской иконы Божией Матери – не закрыто по сей день. Оно «втихомолку» продолжается, причем не только в нашей стране, но также в Европе и США. Есть ряд авторитетных мнений, что чудотворный образ цел и невредим. В предлагаемом документальном расследовании перед читателем предстанет полная картина «кражи века».
Георгий Степанович Жженов долгие десятилетия искал того негодяя, который своим доносом отправил его в сталинские лагеря. И – нашел… «Лучше бы я не знал, кто это был!» – в сердцах сказал мне Жженов незадолго до смерти.
Загадочная жизнь и гениальные расследования Аркадия Францевича Кошко, величайшего сыщика Российской Империи.
Леонид Переплётчик родился на Украине. Работал доцентом в одном из Новосибирских вузов. В США приехал в 1989 году. B Америке опубликовал книги "По обе стороны пролива" (On both sides of the Bering Strait) и "Река забвения" (River of Oblivion). Пишет очерки в газету "Вести" (Израиль). "Клуб имени Черчилля" — это рассказ о трагических событиях, происходивших в Архангельске во время Второй мировой войны. Опубликовано в журнале: Слово\Word 2006, 52.
В книгу вошли повести и рассказы о жизни подростков. Автор без излишней назидательности, в остроумной форме рассказывает о взаимоотношениях юношей и девушек друг с другом и со взрослыми, о необходимости воспитания ответственности перед самим собой, чувстве долга, чести, достоинства, любви. Рассказы о военном времени удачно соотносят жизнь нынешних ребят с жизнью их отцов и дедов. Издание рассчитано на массового читателя, тех, кому 14–17 лет.
Писатель Сахиб Джамал известен советским читателям как автор романов о зарубежном Востоке: «Черные розы», «Три гвоздики», «Президент», «Он вернулся», «Когда осыпались тюльпаны», «Финики даром не даются». Почти все они посвящены героической борьбе арабских народов за освобождение от колониального гнета. Повести, входящие в этот сборник, во многом автобиографичны. В них автор рассказывает о трудном детстве своего героя, о скитаниях по Индии, Ливану, Сирии, Ирану и Турции. Попав в Москву, он навсегда остается в Советском Союзе. Повести привлекают внимание динамичностью сюжетов и пластичностью образов.
Бустрофедон — это способ письма, при котором одна строчка пишется слева направо, другая — справа налево, потом опять слева направо, и так направление всё время чередуется. Воспоминания главной героини по имени Геля о детстве. Девочка умненькая, пытливая, видит многое, что хотели бы спрятать. По молодости воспринимает все легко, главными воспитателями становятся люди, живущие рядом, в одном дворе. Воспоминания похожи на письмо бустрофедоном, строчки льются плавно, но не понятно для посторонних, или невнимательных читателей.
Роман португальского писателя Фернандо Наморы «Живущие в подполье» относится к произведениям, которые прочитывают, что называется, не переводя дыхания. Книга захватывает с первых же строк. Между тем это не многоплановый роман с калейдоскопом острых коллизий и не детективная повесть, построенная на сложной, запутанной интриге. Роман «Живущие в подполье» привлекает большим гражданским звучанием и вполне может быть отнесен к лучшим произведениям неореалистического направления в португальской литературе.
В книге Огилви много смешного. Советский читатель не раз улыбнется. Автор талантливо владеет мастерством юмора. В его манере чувствуется влияние великой школы английского литературного смеха, влияние Диккенса. Огилви не останавливается перед преувеличением, перед карикатурой, гротеском. Но жизненность и правдивость придают силу и убедительность его насмешке. Он пишет с натуры, в хорошем реалистическом стиле. Существовала ли в действительности такая литературная мануфактура, какую описывает Огилви? Может быть, именно такая и не существовала.