Бабушка - [80]
Я с тревогой и замиранием внутри слушал это новую песню стиляг. Там парень влюбился в девушку (мы в детском саду говорили — втютюлился), и сначала у него все шло хорошо, я услышал слово «свадьба», значит, девушка тоже в него втютюлилась. Но по грустным интонациям и печальным закруглениям каждого куплета я уже предчувствовал, что у парня впереди — большое горе. И вот…
— Как-то с работы пришел я домой раньше времени, — пел стиляга. — Вижу у друга сидишь без трусов на коленях ты…
Это был для меня удар в грудь! О, мы все знали, что такое — без трусов! Это очень большое горе для мальчика, если кто-то чужой увидел его без трусов. А для девочки — еще более страшное горе, это страм… И если мальчик хотел обидеть девочку, опозорить перед всеми, то он выкрикивал:
— А я тебя без трусов видел! Вот!
И то же самое девочки говорили презрительно про мальчиков, когда дразнились — мол, видали мы тебя и без трусов, так-то вот…
И сразу после такого унижения та девочка или тот мальчик, про кого это сказали, начинали плакать и бежали ябедничать воспитательнице.
Но тут вдруг в этой песне стиляг я услышал нечто новое для меня. Я понял, что главное горе не в том, что парень увидел свою любимую девушку без трусов, а главное горе в том, что ее увидел без трусов другой парень. И девушка разрешила этому парню смотреть на нее без трусов, а тому парню, который поет эту песню, она не разрешила. И ничего тут уже исправить нельзя, это все, конец, это уже на всю жизнь!
«На всю жизнь»! Мы говорили эти слова с ужасом, с осознанием величия и непоправимости случившегося. Например, если кто-то поцарапается или натрет себе песчинкой глаз до красноты. А еще так говорили иногда девочки, разглядывая себя в зеркало, что стояло на полу в раздевалке: кто-нибудь из них обязательно вздыхал сокрушенно, жалуясь на веснушки или родинку:
— Это на всю жизнь!
И начинали дуться, если кто-нибудь из взрослых говорил: «До свадьбы заживет!» Когда она еще будет, эта свадьба… Ее вообще не будет, если не исчезнут веснушки!
Стиляга пел дальше, а бабушка возмущалась:
— Гадость какую поют, кругом дети малые ходят. Хоть бы кто-нибудь милицию вызвал.
Вызвать милицию было невозможно: телефоны в квартирах были только у начальников или врачей, а будка телефона-автомата возле музея стояла с выбитыми стеклами и безжизненно повисшим крученым шнуром с лохмотьями на конце — трубку оторвали с мясом. И стиляги в скверике могли не бояться, что кто-то вызовет милицию, а если мимо случайно проезжал милицейский мотоцикл с коляской, они сразу умолкали.
— Ты называла его своим маленьким мальчиком, ну а себя — непоседливым солнечным зайчиком, — пел стиляга, и гитара жалобно дребезжала.
Я понимал, что никакой это не маленький мальчик, просто девушка хочет сказать этому «другу», у которого она сидела на коленках без трусов, что-то ласковое. Что же это за друг такой, а? И я осознал, что друг этот — хулиган и стиляга, похожий на Андрюшку Казьмина, который жил сверху тети Маши Плясухи и водил к себе девушек танцевать под музыку. Таких, как этот Казьмин, девушки любят, они вообще всегда водятся со стилягами, а хорошие парни, как я, всегда будут осмеянными и брошенными.
Бабушка не знала, о чем я думаю, но умела как-то безошибочно угадывать направление моих мыслей. И она рассуждала вслух неторопливо, пока мы отдалялись от скверика все дальше и дальше, ласково эдак говорила, с печалью:
— Вот вырастет мой Санька и тоже будет вино пить, курить и матом ругаться, как эти. Да ведь уже, поди, ругаешься со своими товарищами. Нешто, думаешь, я не понимаю? Я же, чай, понимаю.
Во мне поднималась тошнотная волна, мне было противно даже представить, как я буду пить и курить, а уж матом ругаться — и вовсе, я страдал от этих нечестных, неправильных бабушкиных слов и с жаром протестовал:
— Нет, бабушка! Никогда! Никогда я этого делать не буду! Я буду хорошим!
— Вот и будь хорошим, — соглашалась бабушка, успокаиваясь.
И я очень хотел быть хорошим, пусть даже со мной не захотят водиться красивые девушки, пусть даже они будут смеяться надо мной вместе со стилягами и «просто хулиганами».
Тем более что меня в любом случае ждет одиночество. Так уж лучше быть хорошим и одиноким, чем плохим — и тоже одиноким.
После тихого часа мы полдникали теплым молоком и творожной запеканкой, потом шли слоняться по двору детского сада. И вот — долгожданный момент: кто-то из мальчиков увидел, как в проем, за которым была улица Тупицына, входит папа Иры Ивановой.
— Дядя Валя! Ура!!
Мы, побросав свои совочки-луноходы и другие игрушки, сломя голову бежали навстречу дяде Вале, а он улыбался смущенной, счастливой улыбкой. Мы обнимали его за коленки, и он неловко, осторожно трепал мальчиков по голове. Дядя Валя-увалень…
Воспитательница Таисья Павловна отворачивалась, делала вид, что разглядывает что-то на крыше детского сада.
— Здравствуйте, Таисья Павловна! — зычно окликал ее дядя Валя, и она очень резко поворачивалась к нему, хмурилась и кивала:
— Здравствуйте.
И, не сдержавшись, прыскала смехом от радости. А ведь нам она ни разику даже не улыбнулась за все время! Дядя Валя протягивал нашей воспитательнице шоколадку, а мы кричали вразнобой:
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Георгий Степанович Жженов долгие десятилетия искал того негодяя, который своим доносом отправил его в сталинские лагеря. И – нашел… «Лучше бы я не знал, кто это был!» – в сердцах сказал мне Жженов незадолго до смерти.
Ранним крещенским утром 1971 года по центральной улице Вологды бежала полуодетая и явно нетрезвая женщина. Увидев милиционера, она кинулась к нему в истерике: «Я убила своего мужа!» Экая красавица, а губа разбита, под глазом фингал набухает… «Идите-ка спать, гражданка, – посоветовал блюститель. – Вы сильно выпимши. Не то – в вытрезвитель». «Гражданка» стояла на своем: «Мой муж – поэт Рубцов! Я его только что задушила!» Юный постовой совсем недавно читал стихи Рубцова и потому с интересом вгляделся в полубезумные глаза женщины.
19 мая 1984 года в сомнамбулическом состоянии член сборной СССР по футболу Валерий Воронин вошел в пивную-автопоилку на Автозаводской улице, 17. Взял чью-то кружку, стал пить… У него вырвали кружку из рук, ударили ею по голове и вышвырнули на улицу. Кто убил Валерия Воронина, нанеся ему смертельный удар в той пьяной разборке?.. Следствие было засекреченным.
Мало кто знает, что следствие по делу о похищении в 1904 году величайшей реликвии Руси – Казанской иконы Божией Матери – не закрыто по сей день. Оно «втихомолку» продолжается, причем не только в нашей стране, но также в Европе и США. Есть ряд авторитетных мнений, что чудотворный образ цел и невредим. В предлагаемом документальном расследовании перед читателем предстанет полная картина «кражи века».
Загадочная жизнь и гениальные расследования Аркадия Францевича Кошко, величайшего сыщика Российской Империи.
Леонид Переплётчик родился на Украине. Работал доцентом в одном из Новосибирских вузов. В США приехал в 1989 году. B Америке опубликовал книги "По обе стороны пролива" (On both sides of the Bering Strait) и "Река забвения" (River of Oblivion). Пишет очерки в газету "Вести" (Израиль). "Клуб имени Черчилля" — это рассказ о трагических событиях, происходивших в Архангельске во время Второй мировой войны. Опубликовано в журнале: Слово\Word 2006, 52.
В книгу вошли повести и рассказы о жизни подростков. Автор без излишней назидательности, в остроумной форме рассказывает о взаимоотношениях юношей и девушек друг с другом и со взрослыми, о необходимости воспитания ответственности перед самим собой, чувстве долга, чести, достоинства, любви. Рассказы о военном времени удачно соотносят жизнь нынешних ребят с жизнью их отцов и дедов. Издание рассчитано на массового читателя, тех, кому 14–17 лет.
Писатель Сахиб Джамал известен советским читателям как автор романов о зарубежном Востоке: «Черные розы», «Три гвоздики», «Президент», «Он вернулся», «Когда осыпались тюльпаны», «Финики даром не даются». Почти все они посвящены героической борьбе арабских народов за освобождение от колониального гнета. Повести, входящие в этот сборник, во многом автобиографичны. В них автор рассказывает о трудном детстве своего героя, о скитаниях по Индии, Ливану, Сирии, Ирану и Турции. Попав в Москву, он навсегда остается в Советском Союзе. Повести привлекают внимание динамичностью сюжетов и пластичностью образов.
Бустрофедон — это способ письма, при котором одна строчка пишется слева направо, другая — справа налево, потом опять слева направо, и так направление всё время чередуется. Воспоминания главной героини по имени Геля о детстве. Девочка умненькая, пытливая, видит многое, что хотели бы спрятать. По молодости воспринимает все легко, главными воспитателями становятся люди, живущие рядом, в одном дворе. Воспоминания похожи на письмо бустрофедоном, строчки льются плавно, но не понятно для посторонних, или невнимательных читателей.
Роман португальского писателя Фернандо Наморы «Живущие в подполье» относится к произведениям, которые прочитывают, что называется, не переводя дыхания. Книга захватывает с первых же строк. Между тем это не многоплановый роман с калейдоскопом острых коллизий и не детективная повесть, построенная на сложной, запутанной интриге. Роман «Живущие в подполье» привлекает большим гражданским звучанием и вполне может быть отнесен к лучшим произведениям неореалистического направления в португальской литературе.
В книге Огилви много смешного. Советский читатель не раз улыбнется. Автор талантливо владеет мастерством юмора. В его манере чувствуется влияние великой школы английского литературного смеха, влияние Диккенса. Огилви не останавливается перед преувеличением, перед карикатурой, гротеском. Но жизненность и правдивость придают силу и убедительность его насмешке. Он пишет с натуры, в хорошем реалистическом стиле. Существовала ли в действительности такая литературная мануфактура, какую описывает Огилви? Может быть, именно такая и не существовала.