Бабник - [7]

В этот момент я услышала, что Элейн стремительно возвращается, и с ужасом поняла, что она смотрит прямо на меня. Неужели она прочла мои мысли?

– Линди, подними задницу и иди в мой кабинет. Дебби, ты тоже.

Что я сделала? Все смотрели на нас с Дебби со смешанными чувствами жалости и облегчения. Для них циклон пронесся стороной.

Мы с Дебби сели на белый кожаный диван, покорно ожидая приговора. Нас уволят? Или дадут премию? С Элейн никогда нельзя знать заранее.

– Что вам известно о Найгеле Нэпьере? – выпалила она.

– Ничего особенного, – призналась я. Найгел Нэпьер был ведущим дневных телепередач, последнее телешоу которого – «Вот моя собака!». И еще – он понемногу лысел. – А что он сделал?

– Ничего – пока! – Элейн наклонилась вперед, обнажив большую площадь грудных костей, что мне хотелось бы видеть. – Но он мне снился сегодня ночью.

– Правда? – Внутренний голос подсказывал мне, что ничего приятного меня не ждет.

– У тебя – всегда такие интересные сны, Элейн. – Дебби – первоклассная подлиза.

– Мне приснилось, что он покончил с собой, – торжественно объявила Элейн. – Что вы об этом думаете?

Очевидно, это был не риторический вопрос, потому что Элейн ждала ответа.

– Это очень странно, – вот лучшее, что я смогла из себя выдавить.

– Повесился, – продолжала она. – Не мог больше терпеть все эти мерзости. Решил поставить точку. Поэтому я хочу, чтобы вы обе поехали к нему, сидели и ждали.

Элейн смотрела на нас с Дебби не мигая и ждала нашей реакции. Но мы молчали.

– А чего нам ждать? – наконец не выдержала я неизвестности.

– Когда он это сделает! – Элейн стукнула кулаком по столу. – А когда он повесится, вы уже будете там. Готовые!

Значит, это все-таки случилось. Элейн окончательно рехнулась. Может, пора звонить в Службу спасения?

– Ты хочешь, чтобы мы поговорили с соседями? – спросила Дебби, открывая записную книжку. – Чтобы узнать, нет ли у него каких-нибудь признаков депрессии?

– Нет! Нет! – Элейн снова грохнула по столу кулаком. – Нет! Нет! Нет! Я не хочу, чтобы у нас перехватили такой материал. Ждите, пока он повесится, а потом опросите соседей. И его жену. У него есть дети?

– Кажется, две дочки, – неуверенно сказала я, вспоминая, как незадолго до этого фотографировала их на премьере Диснея.

– Прекрасно! Маленькие девочки. Они рыдают. Папочка умер! Много трагических снимков. Ну, чего вы еще ждете? Убирайтесь отсюда.

Мы вышли из кабинета, но не успели дойти до своих мест, как голова Элейн показалась в дверях и прорычала:

– И не возвращайтесь, пока он не покончит с собой! Дверь с грохотом захлопнулась.

– В чем дело? – спросил Джеф.

Джеф мне нравился. Он всю жизнь был газетчиком. Какие бы потоки Элейн ни извергала, для него это были капли росы. Джеф был в Афганистане. Его уже ничто не могло испугать. Раньше он работал редактором новостей – большой пост на Флит-стрит, – но шесть лет назад третий муж Элейн – он был похож на Адольфа Гитлера – бросил ее, и Элейн решила, что больше не желает видеть в своей газете «подонков с усиками». Поэтому она назначила Джефа художественным редактором в надежде, что он оскорбится и уйдет на пенсию. Из-за двадцатилетнего стажа Элейн было слабо его уволить.

Но Джефу было наплевать. Он в жизни не занимался фотографией, если не считать снимки в отпуске на Тенерифе, но если Элейн хотела, чтобы он работал художественным редактором, что ж, это ее выбор, его это не волновало. Особенно, если газета будет платить ему те же деньги. И самое удивительное, Джеф стал действительно хорошим художественным редактором. Может, он и не отличал объектив от смотрового окошка, зато он не выбирал нарочно единственный снимок на твоей пленке, который оказался не в фокусе или где пальма загораживала чью-то голову, чтобы громко возмущаться твоим непрофессионализмом и рассуждать о бездарностях, с которыми ему приходится работать. И чтобы добить Элейн окончательно, Джеф отпустил бороду. Словом, Джеф был моим другом.

Я простонала, положила голову на стол и закрыла ее руками.

– Ей сегодня приснилось, что Найгел Нэпьер совершил самоубийство, и она решила, что это обязательно случится. Она хочет, чтобы мы с Дебби поехали и сделали репортаж. Я думаю, она ждет от меня фото, на котором он будет висеть в петле!

– Поезжайте, остановитесь в дорогом отеле, походите по магазинам, сходите в парикмахерскую или куда там еще ходят девушки, прикладывайте все ресторанные счета к отчету, сделайте пару снимков его дома, чтобы доказать, что вы там были, а через пару дней, когда эта убогая сестра Нострадамуса забудет обо всем, возвращайтесь домой. И не забудьте взять пару дней отгула за вечернюю переработку.

– Но ведь это просто потеря времени, – простонала я.

– Конечно, – ответил Джеф. – Но надеюсь, ты не думаешь, что хоть что-нибудь из того, что мы делаем, имеет значение.

Когда Дебби закончила статью, над которой она работала, мы обе съездили домой, чтобы собрать вещи, в результате мы оказались на М1 как раз в час пик. Ничто так не поднимает настроение, как езда по Лондону в пробках. Дебби решила, что сегодня мы отправимся прямо в отель, а фотографировать повесившегося Найгела Нэпьера будем рано утром. На этот раз, покидая Эндрю, я чувствовала себя ужасно. Как только я закрывала глаза, то вспоминала преступный поцелуй, и мое виноватое подсознание начинало искать способ искупить свою вину перед бедным Эндрю. Я не могла отделаться от ощущения, что он обо всем знает. Не может быть, чтобы он просто не заметил бурю в моей душе. Так что, может быть, и неплохо, что я уезжала именно сейчас.