Бабки - [15]

– Доченька, – сказал он, – запомни, что, когда придет плохое время, а оно придет, и ты поймешь это, прячь и сережки свои, и колечки, и браслеты с цепочками золотыми. Все прячь надежно и никому не показывай. Они однажды тебя выручат.

– Когда, папа?

– Однажды, милая, однажды…

Настя плакала. Нет, она не спала. Это не было сном. Это было воспоминанием из детства. Она потрогала себя за уши: сережки с настоящими изумрудами были в них продеты. Здесь их можно не прятать.

***

К зиме все чаще стали слышны автоматные очереди – партизаны в лесу выходили на охоту.

– Немцы! – закричала Татьяна, глядевшая той ночью в окно.

Несколько удивленных фрицев забрели на территорию усадьбы.

– Was brauchen Sie? (Что вам нужно?) – спросила Ягарья, вышедшая на улицу в ночной рубашке, несмотря на то, что уже лежал первый снег.

Фрицы, их было трое, наставили на женщину автоматы. Эти немцы раньше в усадьбу не захаживали.

– Wer bist du? (Ты кто?) – спросил один из них. Было темно, Ягарья никак не могла поймать их взгляды.

– Ich bin die Herrin dieses Nachlasses, Frau von Meyer. Ich bin deutsch (Я – хозяйка этой усадьбы, фрау фон Майер. Немка).

Удивленные немцы переглянулись между собой. Да, перед ними была немка, вне сомнений – она идеально говорила по-немецки.

– Was brauchen Sie? – повторила женщина.

– Gibt es hier Russen? (Здесь есть русские?) – спросил один из солдат, не зная, что говорить. Однако дула автоматов никто из них не опустил.

– Es gibt Aber nur Frauen und Kinder. Und sie stehen unter meinem Schutz (Есть только женщины и дети, но они под моей защитой), – сказала Ягарья.

Немцы принялись перешептываться.

– Sie können das Haus betreten (Можете войти в дом), – сказала им Павловна.

Один уже было шагнул в сторону крыльца, но другой одернул его.

– Woher wissen wir, dass sich Partisanen nicht dort verstecken? (Откуда нам знать, что там не прячутся партизаны?) – сказал он. – Bestellen Sie das Mädchen, das aus dem Fenster schaut, um uns zu essen zu bringen. Wenn Sie nicht auf Deutsch gesprochen hätten, hätte ich Sie schon getötet (Прикажи той девке, что смотрит в окно, принести нам еды. Если бы ты не заговорила по-немецки, я бы уже убил тебя).

– Татьяна, принеси господам еды. Я знаю, что у бабы Фени есть при себе буханка хлеба… – громко сказала Ягарья, не оборачиваясь к окну.

Таня отошла от занавески, послышался шум, исходящий из дома, а через пару минут Татьяна, накинув на себя пальтишко, вышла с большим куском хлеба. Она уже хотела отнести его немцам, но Ягарья забрала его у нее.

– Я сама, – шепнула она, – иди в дом.

Фрицы ни на минуту не опускали автоматы, следя и за женщиной, и за молодой красивой девушкой. Ягарья Павловна медленно, не спеша подошла к ним и протянула хлеб. Когда расстояние между ними значительно сократилось, Павловна улыбнулась – она смотрела прямо в глаза одному из солдат.

– Essen Sie, essen Sie auf Gesundheit (Кушайте, кушайте на здоровье), – сказала она. Немец жадно впился зубами в кусок хлеба, не сводя глаз с глаз женщины. – Was bist du und mit Freunden zu teilen? Sie wollen auch essen (Что же вы, а с товарищами поделиться? Они, поди, тоже есть хотят).

И фриц дал кусок хлеба сперва одному солдату, потом другому. Те, не видя взгляда Ягарьи, скромно отломили по куску, но по очереди, чтобы хоть одно дуло, но было наведено на нее. Но не скрыться им от чар ее ведьминских глаз: приковала она их все-таки к своему взору.

Стоит трое немцев в предрассветной зимней ночи напротив женщины в ночной рубашке, да глаз от нее отвести не могут. А Ягарье это и надо.

– Warst du schon im Dorf? (Вы были в деревне?) – спросила она.

– Ja, – ответил жующий фриц.

– Gibt es Kinder? (Там есть дети?)

– Ja.

– Много? – спросила Павловна. Затрясла головой и переспросила на немецком: – Viel?

– Mit einem halben Dutzend (С полдюжины), – сказал немец.

– Geh jetzt ins Dorf und schau nicht zurück. Und wenn du kommst, geh ins Bett. Ist dir das klar? (А теперь идите в деревню и не оглядывайтесь. А как придете, спать ложитесь. Ясно вам?) – сказала Ягарья.

– Ja frau, – сказал немец, и все трое, как по команде, развернулись и зашагали в темноту, в сторону, где были Гобики.

Из дома выбежала Татьяна и Никитична, накинули на Павловну платок пуховой. Из других домов стали выглядывать любопытные и напуганные лица женщин.

– Все хорошо, – громко сказала Павловна, – ложитесь спать. А утром все обсудим.

Она вошла в дом.

– Ну как, хлебушек мой пришелся тем нелюдям по вкусу? – хитро так спросила баба Феня.

– Думаю, пришелся, – ответила Ягарья. – Ты, Филипповна, свела со свету уже больше фрицев, чем мы здесь все вместе взятые.

– Эх, мне бы ноги молодые… – забурчала Фекла. – Жаль, что Танюша нашу старость врачевать не может. Я бы пошла к немцам поварихой работать. Ох, я бы их и накормила… В страшных корчах бы помирали.

– Злая ты, баба Феня, – нежно улыбнулась ей Таня.

– Не злая, а справедливая, – ответила старушка. – Вот полез нелюдь тот Шурку нашу лапать, а она его заживо спалила за то, – баба Феня на Шуру показала старым покрученным пальцем, – а что бы ты со своей добротой сделала, упаси Господи? С людьми – по-людски, а с нечестью – только их же методой.