Бабье лето - [206]

Шрифт
Интервал

Когда Ризах покинул Матильду, моя мать подошла к ней, села с ней рядом и взяла обе ее руки. Женщины поцеловались и долго полуобнимали друг друга.

Я и Наталия подошли теперь к Ризаху и сказали, что мы глубоко благодарны ему за всю его любовь и доброту и что единственное наше стремление — становиться все более достойными его доброго мнения.

— Вы милые, приятные и честные, — сказал он, — и все будет хорошо.

Мы вернулись на свои места, и Ойстах, Клотильда, Роланд, Густав и сами родители пожелали нам всякого счастья и благополучия.

Затем разговор перешел к более простым и обыкновенным вещам. Все чаще вставали и перемешивались. На моей матери были сегодня в виде украшения некоторые из самых красивых камей, подаренных ей отцом. Мой гостеприимец часто на них поглядывал. Наконец он и Ойстах не удержались от искушения, подошли к матери, стали изумленно рассматривать камеи и говорить о них. Позднее подошел и Роланд. У отца блестели глаза от радости.

Поговорив еще немного, разошлись и стали готовиться к прогулке, которая должна была состояться еще до полудня. Собраться договорились на песчаной площадке перед домом.

Мы переоделись и вышли к месту сбора.

Отец, которому, вероятно, было очень любопытно увидеть все в этом доме, присоединился к Ризаху. Они стояли перед розами, и мой гостеприимец все объяснял отцу. Матильда шла рядом с моей матерью, Клотильда и Наталия держали друг друга под руку, мы же с Густавом, а временами и Ойстах с Роландом держались поблизости от стариков. С площадки мы пошли в сад, чтобы мои родные увидели сначала его. Мой гостеприимец исполнял для отца роль вожатого и объяснял ему все. Когда моя мать и Клотильда проявляли интерес к увиденному, им все объясняли их спутницы.

— Я вижу, однако, здесь бабочек, — сказал мой отец, когда мы углубились в сад.

— Это немыслимо и невозможно, чтобы мои птицы склевали все личинки, — отвечал мой гостеприимец, — они мешают только непомерному их распространению. Кое-что всегда остается и дает пищу на следующий год. К тому же бабочки прилетают и издалека. Да они были бы и лучшим украшением сада, если бы их гусеницы не были так вредны для наших человеческих потребностей.

— А разве птицы тоже не причиняют вреда плодовым деревьям? — спросил отец.

— Да, причиняют, — ответил мой гостеприимец, — особенно вишням и другим видам мягких плодов. Но по сравнению с пользою, которую приносят мне птицы, вред от них очень невелик, пусть и они получат свою долю от изобилия, которое они мне создают. К тому же, поскольку, кроме естественной пищи, они получают от меня дополнительный корм, а порою и лакомства, опасность налетов на мой сад значительно уменьшается.

Мы обошли весь сад. Каждая клумба, каждый в отдельности примечательный цветок, каждое дерево, каждая грядка, липовая аллея, пчельник, теплицы — все было подробно осмотрено. День почти совсем разгулялся, и везде во множестве благоухали цветы. Мы поднялись до высокой вишни и оглянулись оттуда на сад. Отец был счастлив все это видеть и наблюдать. Мать, по-видимому, не уделяла столько внимания окружающему, как отец, она, видимо, говорила с Матильдой о благополучии и неблагополучии и о будущем детей. Да и предметом разговоров между Клотильдой и Наталией вряд ли был главным образом сад. Вероятно, они коснулись других вещей.

От высокой вишни пришлось вернуться в дом, потому что время, остававшееся до обеда, уже истекало. На минутку все разошлись по своим комнатам и потом собрались в столовой.

Вторая половина дня была отдана осмотру хутора, лугов и полей. От высокой вишни мы пошли к засеянному холму, а по нему к полевому привалу. Мы прошли в точности тем путем, каким я прошел со своим гостеприимцем в тот вечер, когда я впервые попал в Асперхоф. На полевом привале мы немного огляделись. Ясень как раз покрылся первыми листочками и старался распустить их. Мы не могли сесть, потому что скамеечка была для этого слишком мала. От полевого привала мы пошли на хутор. Мы двинулись той дорогой, по которой я однажды шел наедине с Наталией. После осмотра хутора, где мой гостеприимец показывал отцу все до мелочей и объяснял ему, как выглядело все раньше, что из этого стало и что еще будет, мы пошли хуторскими лугами, полями на склоне холма дома роз, затем обошли холм, наконец, поднялись к рощице у пруда, а оттуда вернулись вдоль ручья в ольшанике, так что снова вышли к высокой вишне, откуда и пошли домой. Тем временем наступил вечер. Все вызывало у моего отца восхищение.

Следующий день был отдан осмотру внутренних помещений дома, сокровищ искусства и всего, что в нем находилось. Мой гостеприимец провел моего отца сначала по всем комнатам первого этажа, затем по мраморной лестнице к мраморной статуе. Мы все, кроме Ойстаха и Роланда, сопровождали их. У мраморной статуи мы простояли очень долго. Оттуда мы прошли в мраморный зал, где мой гостеприимец назвал моему отцу все сорта мрамора и места, где они встречаются. Затем мы постепенно обошли покои моего гостеприимца, комнаты с картинами, книгами, гравюрами, читальный зал, угловую комнату с кормушками для птиц и, наконец, гостиную и жилую комнату Матильды. Осмотрели мы и тот покой Ризаха, где стоял мольберт с почти готовой картиной. Закончили посещением столярной мастерской, осмотром ее устройства и всего, что находилось тогда в работе. Если вчера мой отец был полон восхищения, то сегодня он был прямо-таки вне себя. Мраморная статуя привела его в такой восторг, что он сказал, что от всех его путешествий в памяти у него не осталось ни одного произведения древности, которое было бы лучше этой статуи. Она осматривалась со всех сторон снова и снова, обсуждалась каждая подробность и все в целом. Ничего хотя бы отдаленно подобного, сказал отец, у него нет, разве что на некоторые из его старинных камей можно еще смотреть рядом с этой фигурой. Мраморный зал понравился ему чрезвычайно, и мысль построить такое помещение показалась ему очень счастливой. Он славил терпение моего гостеприимца в поисках мрамора и хвалил тех, кто придумал сочетание, давшее такую чистоту и такое великолепие. Старинная мебель, картины, книги, гравюры занимали моего отца живейшим образом, он все досконально осматривал и говорил о многом и как любитель, и как знаток. Мой гостеприимец легко находил с ним общий язык, их мнения часто совпадали и часто дополняли друг друга, насколько вообще можно изложить свое мнение в обществе, где приходится высказываться коротко. Мать от души радовалась радости отца. Так наконец исполнилось то, чего она так часто желала — чтобы отец посетил дом моего гостеприимца, и исполнилось это так приятно, как она, конечно, и думать не смела. Картину Роланда отец рассматривал очень внимательно, он нашел ее весьма значительной, обсуждал с Ризахом разные ее частности и сказал, что, судя по этому произведению, у Роланда могут быть большие надежды на будущее. Вполне понятно, что моему гостеприимцу доставило огромное удовольствие, что плоды его трудов снискали такое признание у человека, чьи слова свидетельствовали о его праве судить о них. Оба старика все больше сближались, подчас немного забывая об остальном обществе. В столярной мастерской, где вожатым был Ойстах, мы просмотрели не только все чертежи и планы, нет, все устройство и методы работы, а равно и все инструменты подверглись пристальному рассмотрению. Отец был в полном восхищении. На осмотр всего этого ушел целый день.


Еще от автора Адальберт Штифтер
Лесная тропа

Предлагаемые читателю повести и рассказы принадлежат перу замечательного австрийского писателя XIX века Адальберта Штифтера, чья проза отличается поэтическим восприятием мира, проникновением в тайны человеческой души, музыкой слова. Адальберт Штифтер с его поэтической прозой, где человек выступает во всем своем духовном богатстве и в неразрывной связи с природой, — признанный классик мировой литературы.


Рекомендуем почитать
Обозрение современной литературы

«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».


Деловой роман в нашей литературе. «Тысяча душ», роман А. Писемского

«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».


Ошибка в четвертом измерении

«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».


Мятежник Моти Гудж

«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».


Четыре времени года украинской охоты

 Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...


Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона

Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.