Азов. За други своя - [26]

Когда татары из передового дозора заметили казаков, те уже замерли на изготовку.

— Вах, казаки, — послышался удивленный возглас, и прямо на них из тумана выскочили десятка два татар в мохнатых шапках. Впереди ехал крупный крымчак в голубом халате, подпоясанном ярко-красным кушаком.

Атаман Абакум Софронов и войсковой подьячий Федор Порошин, не говоря ни слова, прижались спинами.

Главный татарин не мешкая толкнул лошадь навстречу вечным врагам. На разгоне махнул саблей, ожидая почувствовать сопротивление плоти, но лезвие свистнуло впустую, казак уже выбирался из-под лошади с другой стороны, а та, теряя силы от потери крови и вывалившихся внутренностей, хрипло заржав, завалилась. А пока падала, и татарин, неловко взмахивал руками, Абакум коротким движением вскрыл ему яремную вену.

Федор тем временем схлестнулся сразу с двумя, они, пытаясь зажать казака между лошадьми, наехали с двух сторон.

Почти распластавшись на земле, он снизу достал одного, наклонившегося больше, чем надо было. И, вывернувшись между ног кобылы второго, рубанул потерявшего его из виду татарина по ноге. Хлестанула кровь, обрубок упал на траву. Визг на мгновенье оглушил. И снова товарищи прислонились лопатками.

Метались, как тени, казачьи клинки, падали татары, валились, теряя уже мёртвых хозяев, лошади. Прежде чем ловкий молодой татарин сумел-таки достать Абакума, у ног его лежали семеро. Девятерых успел приголубить Федор. Но слишком много было татар.

Озверев от запаха крови, от смертей своих соседей и родственников, крымчаки ещё долго рубили уже неподвижные тела казаков, пока на земле не остались лежать куски мёртвых тел, в которых никто бы уже не узнал недавних азовских жителей.

Глава 7

Под утренним солнцем 23 июня, почитай, весь город высыпал на ещё прохладные улицы. Кому повезло, сумели пробраться на Ташканскую стену крепости. Там люди толпились и чуть не падали, поддерживая друг друга. Но никто не ворчал, сердясь на толчею — не до того. Утро начиналось лазоревое, мирное и, словно вопреки ему, на всем протяжении берега Дона, спускавшегося от Каланчинских башен до самого моря, копились татарские тысячи, подбираясь в некоторых местах почти до самых стен Азова. Мелкие, еле различимые в общей чёрной массе конные фигурки топтались на месте, растекались, наверное, по командам в разные стороны. Лучшие воины, ханы и беки в дорогих зипунах пытались держаться в стороне, но толпа давила, и они тоже в какой-то момент смешались с остальными всадниками.

Татарские и черкесские сотни начали подходить ещё вчера в обед, за сутки вроде все собрались. Никогда ещё казаки не видели столько татар и горцев в одном месте. "Ужасть скоко их. Тысяч сто. Не меньше", — говорили донцы, собираясь у стен.

С тревогой и смятением в сердцах, способных поколебать решимость бойцов более слабых, нежели казаки, наблюдали азовцы за приготовлениями врага. Постепенно стены пустели. К вечеру народ, уставший пялиться на страшное зрелище, большей частью рассосался в куренях и казармах. Лишь кое-где меж тупоконечных зубцов ещё оставались небольшие группки наблюдателей. То были атаманы, пытающиеся понять, как же воевать против такой армады. Уже на закате черту под наблюдениями подвёл старик Черкашенин:

— Айда, хлопцы, что ли? Не пересмотреть нам ворогов. А бить их просто. Делай всё, что надумали, и будет нам победа!

Атаманы, беспокойно оглядываясь, потянулись к лестнице.

Валуй спускался со стены в числе последних. Махнув рукой, попрощался с товарищами. Космята звал к себе, но он отказался. Настроение не то. Что-то грустно. И не потому, что враги под стенами. Просто грустно, и всё…

Дома у него сейчас пусто и тихо. Не слыхать голосов, нет родных и близких. Как-то так получилось, что, несмотря на обилие народа, которому он нужен, Валуй почувствовал себя одиноким. На углу, перед развалинами саманного забора, откуда пыльные улочки убегали в разные стороны, он остановился, понимая, что домой не хочется. Над головой, там, где площадка у стены, раздавались приглушённые шаги, это прохаживались постовые. Изредка они перекликались: "Черкаск". Услышав сегодняшний отзыв: "Сергеевка", шагали мимо. Тень, мелькнувшая у дома напротив, шустро направилась в его сторону. Чуя, как приятно екнуло сердечко, Лукин тем не менее ухватил рукоять сабли. На всякий случай, вдруг поблазнилось. И тут же расслабился. Нет, не ошибся, она.

Напротив, несмело улыбаясь, замерла Марфа.

— Что ж ты, дурёха, давно меня ждёшь?

Марфа, радостно улыбнувшись, кивнула:

— Почитай с обеда. Как отпустили нас на татар смотреть, как тебя увидала, так и стою.

— Ты же голодная…

— Не, я перекусила. У меня с собой кусочек пирога был. Варя давеча напекла. — Она робко приблизилась.

Заглядывая в сумрачные глаза любимого, прижалась горячей щекой к груди. И замерла, словно боясь, что оттолкнет. Валуй бережно обнял за плечи. Чувствуя, как теплится в нутре и быстро стучит-стучит сердце, прикрыл глаза. Как же он любит Марфочку! Как же приятны её мягкие прикосновения! На миг забывшись, он чуть крепче, чем надо, обнял девушку.

— Ой. — Она сказала так тихо, что он еле услышал.