Азимут бегства - [32]

Пленка заканчивается, кассета выскакивает из магнитолы, Джек вставляет кассету со старыми танго, полновесными и печальными.

— Под такую музыку сходят с ума.

Анхель с сомнением качает головой.

— Я, кажется, не знаю, как сходят с ума.

— Это не имеет значения. Не важно. — Джек всасывает воздух и медленно выпускает его, чтобы не потерять нить. — На третий день я начинаю рассуждать. Я же знаю, что парк небольшой, поэтому начинаю идти в одном направлении — на запад, на закат солнца. Но я все равно не мог найти дорогу. Мне казалось, что я просто спятил. Понимаешь, я провел в каньонах больше десяти лет и ни разу не терялся, я даже гордился этим. Вытаскиваю компас. Два дня я смотрел на него и понял, что он безнадежно сломался. В этот раз стрелка вращалась как полоумная, не останавливаясь. Я сижу и жду. Проходит пять минут, а она все крутится. Потом она вдруг останавливается. Показывает на северо-восток. Я не знаю, что делать, но я почему-то точно знаю, что мне надо идти в этом направлении. Не спрашивай почему, я и сам этого толком не могу объяснить, но я знаю. Я иду и все время сверяюсь с компасом. Через пару часов стрелка снова начинает крутиться. Останавливается и на этот раз показывает на запад. Так проходит весь день. Ближе к вечеру я набредаю на ручей, чистый, как стекло. Пью воду и замечаю, что на самой середине ручья между двумя камнями застряли игральные карты. Карты какие-то странные, на вид очень потрепанные, увидел я пару червей. Они показались мне какими-то слишком толстыми. Я вытащил их, и представляешь, они оказались совершенно сухими. Пробыли в воде неизвестно сколько времени и остались сухими. Странно, да? После этого мой компас перестал чудить, и я вышел из каньона до заката. Вот откуда мое отношение к картам.

— Вернувшись на стоянку, ты поцеловал грузовичок.

— Да, — отвечает Джек, и у него отвисает челюсть. — Да, именно так я и сделал.

Анхель машинально тянется за сигаретой.

— А откуда ты знаешь?

Анхель молчит, прикуривая, возле носа пляшут тени от огонька зажигалки.

— Сам не понимаю, — отвечает Анхель. — Может быть, я и сам бы это сделал.

Тихо и неспешно наступает ночь. Заснувший Анхель просыпается от головокружения в полной темноте. Такое чувство, что упал с неба в реальную жизнь. Джек останавливает машину на заправке, они пьют кофе, и Анхель садится за руль. Утром на горизонте в мареве они видят колышущийся силуэт Лас-Вегаса. Рассвет неостановим. Теперь Анхелю понятно, почему атомные бомбы испытывали в пустыне, только здесь свет может быть таким устрашающим, и они хотели, чтобы было страшно — для доказательства их правоты.

Они останавливаются, чтобы позавтракать. Джек пьет черный кофе. Анхель никогда не думал, что человек в состоянии выпить столько чашек. Они снимают комнату в дешевом отеле на окраине города, и Анхель падает на массивную кровать, натягивая на себя розовую, как мясо форели, простыню. Джек готовится к походу за богатством. Говорит, что посетит четыре казино, на это уйдет весь день. Если Анхель хочет поехать в Солт-Лейк, то пусть подождет, если нет, то он, Джек, был рад с ним познакомиться. Анхель говорит, что подождет. Он вручает Джеку стольник, просит поставить. Пусть возьмет себе процент, а остальное отдаст Анхелю.

— Чувствуешь, что тебе повезет? — спрашивает Джек.

— Что-то я чувствую, это точно.

Джек выходит на улицу в белой шелковой рубашке и дорогих брюках, каблуки его победно стучат по мостовой. Это последнее, что слышит Анхель, прежде чем провалиться в сон.

Он просыпается от трех тысяч долларов, падающих на его голову сотенными купюрами. Только потом до него доносится голос Джека:

— Чувствовать что-то — это, черт возьми, нечто. Представляешь, очко, на стол пятьдесят долларов. Думал поиграть на твои деньги часок и отвалить. Каждый раз, как я ставил твои бабки, деньги сыпались на меня лопатами. Я не преувеличиваю. Я взял двадцать пять процентов сверху, как мы договаривались, по-честному. Если ты не согласен, можешь меня пристрелить, дай только я сначала поем.

Они умываются и идут в город, едят стейк, который заказывает Анхель. В девять они уже снова на дороге. Анхель за рулем, а Джек похрапывает на заднем сиденье. Оба счастливы. Счастливы оттого, что уехали, счастливы от темноты, от дороги и от того, что Лас-Вегас остался позади и постепенно исчезает, превращаясь сначала в уличный фонарь, потом в ночник, а в конце в едва заметного светляка.

Утро застает их у входа в каньон Колоб. Джек просыпается, шляпа висит на левом ухе. Он ошалело смотрит на песчаниковые скалы Харрикейна, обрамляющие западный вход, Анхель знает, что в глубине этого каньона узкие расселины. Каменные стены вздымаются на высоту под две тысячи футов, а на дне ширина не больше восемнадцати. Камни давят на грудь, не дают дышать. По дну протекает белый от пены поток, узкий и ревущий и сметающий все на своем пути. Здесь утонуло много праздных искателей приключений. Деревья растут в сотнях футов над землей, корни зажаты между камнями, ветви опираются на воздух.

Поздней ночью Анхель останавливается, покупает свежие фрукты, кофе и ассорти оладий. Они идут пешком несколько миль до скалы, выступающей над каньоном изломанным уступом. С земли скала напоминает перебитый нос. Вдали видны заросли бузины и сушеницы. Примус шипит и трещит на весь каньон, пока готовится завтрак.