Азеф - [5]

Шрифт
Интервал

Русифицировалась и фамилия. Азефа звали (по жандармским донесениям) «Азов». В честь близкого Азовского моря? Позднее он иногда называл себя Азев. Или Азиев. Тоже говорящая фамилия — у обладателя «монгольского типа».

Вообще ценность и без того малочисленных свидетельств о детстве-отрочестве-юности Азефа снижается тем, что все они относятся ко времени после разоблачения двойного агента.

Взять для сравнения, к примеру, Георгия Аполлоновича Гапона. Весной 1905 года, когда харизматический священник уже стал главным российским революционным героем, его бывший семинарский преподаватель И. М. Трегубов умиленно вспоминал о том, каким чистым, благородным и любознательным юношей был молодой Георгий. А год спустя, после бесславной гибели отвергнутого революцией вождя, о нем пошли мемуары совсем иного рода… В совокупности удается создать более или менее объективную картину. К сожалению, в те годы, когда «Иван Николаевич» (Азеф) был гордостью русского революционного подполья, никому не пришло в голову поделиться воспоминаниями о его молодых годах. Негативные отзывы поздней поры ничем не уравновешиваются. Приходится давать волю воображению.

Конечно, товарищи его не любили. Кто ж полюбит такого красавца. Конечно, он, никем не любимый, бывал груб. Это за ним и потом водилось. Бывал и сентиментален. Как учился? Наверняка хорошо. Азеф все всегда в своей жизни делал на совесть, по первому разряду. Учился хорошо, а училище почему-то вынужден был оставить, не получив аттестата. Бедность?

Вот еще одно свидетельство из книги Лонге и Зильбера:

«Азеф еще в старших классах реального училища был замечен в предательстве: так он якобы выдал несколько тайных кружков, которые в Ростове-на-Дону, как и во всех других городах России, составлялись из наиболее пылкой, великодушной и развитой части учащейся молодежи. На деньги, получаемые от полиции, ему удалось, по словам некоторых, кончить свое учение».

Но в том-то и дело, что Азеф не закончил учения. И, оставив Петровское училище, он зарабатывал на жизнь не доносами, а честным и притом очень разнообразным трудом.

Был конторщиком. Был репетитором. Был коммивояжером. Был секретарем у фабричного инспектора. Был актером (актерские способности у него имелись) в какой-то труппе, гастролировавшей в Ялте. Вероятно, играл комических злодеев (с его внешними данными!). Был репортером газеты «Донская пчела».

Газета эта была сугубо провинциальной и безыдейной, рассчитанной на обывателя, но избегавшей опасной сенсационности. Издатель (присяжный поверенный Тер-Акопян) и основной обозреватель (Чахрушьян) были армянами, но на содержании газеты это почти не сказывалось. Огромное место занимали в ней реклама и официоз (законоположения, отчеты о заседаниях городской думы). Серьезных аналитических статей не было. Мир вне Ростова в основном ограничивался соседними городами Восточной Новороссии: Таганрогом, Мариуполем, самое дальнее — Ялтой. Центром мировой культуры и учености был Харьковский университет. Всероссийские новости почти сводились к известиям о перемещениях членов высочайшей фамилии.

Статей, подписанных именем или инициалами Азефа (Азева, Азиева, Азова), найти не удалось. Соблазнительно было бы думать, что один из постоянных обозревателей «Донской пчелы», «Аргус» или «Прометей» — это он. Но, скорее всего, он просто писал хроникальные заметки без подписи: о занесении снегом путей Курско-Харьковско-Азовской железной дороги, о бенефисе госпожи Горской, об «ужасном случае в цирке Соломонского» (лев покусал укротительницу), о злоупотреблениях перекупщиков на Затемерюкском рынке, о празднике иконы Казанской Божьей Матери и об открытии новой Талмуд-Торы[9].

Впоследствии он не писал ничего, кроме писем. Деловых, сухих, толковых — товарищам по боевой организации и начальникам из охранного отделения. И сентиментальных — двум женам, первой — революционерке, и второй — кафешантанной певице.

А вот что он читал?

Интересный вопрос.

По словам революционерки Марии Селюк, «…он знал сочинения Михайловского, которого мы в то время очень почитали, читал Канта в подлиннике, умел умно и интересно говорить, когда был в ударе».

Итак, Кант.

Профессиональным философом-кантианцем был Соломон Рысс. Между прочим, он говорил вот что, полемизируя с Плехановым (Бельтовым):

«Взять хотя бы эту злосчастную идею… о переходе количества в качество. Ведь это — философская бессмыслица. Количество не может перейти в качество… Никакое количество вашего пролетариата не заменит качественного акта».

Можно попытаться описать спор эсеров и эсдеков, как полемику кантианцев с гегельянцами (поскольку марксизм наследует гегелевской диалектике). Читал ли Азеф Гегеля? Он, который весь — вещь в себе… и в то же время отрицание отрицания.

Ну а Николай Константинович Михайловский (1842–1904) был главным идеологом, если угодно, главным философом русского народничества. Упование на крестьянский общинный социализм сочеталось у него с культом героев, ведущих за собой толпу — в духе Томаса Карлейля.

По свидетельству эсера Андрея Александровича Аргунова, в 1899 году в Москве Азеф «на одном из журфиксов… взволнованным голосом» защищал Михайловского, «…упирая в особенности на теорию „Борьбы за индивидуальность“. Речь продолжалась довольно долго и произвела на окружающих довольно сильное впечатление своей искренностью и знанием предмета».


Еще от автора Валерий Игоревич Шубинский
Гапон

Про человека, вошедшего в историю России под именем «поп Гапон», мы знаем только одно: 9 января 1905 года он повел петербургских рабочих к Зимнему дворцу, чтобы вручить царю петицию о нуждах пролетариата. Мирное шествие было расстреляно на улицах Петербурга — и с этого дня, нареченного «Кровавым воскресеньем», началась первая русская революция. В последующих учебниках истории Георгий Гапон именовался не иначе как провокатором.Однако как же и почему этот человек, шагавший в самом первом ряду манифестантов и только чудом избежавший пули, сумел вывести на улицы столицы 150 тысяч человек, искренне ему доверявших? В чем была сила его притягательности, почему питерские пролетарии ему верили? Автор биографической книги пытается разобраться, кем же на самом деле был «поп Гапон», рассказывает о том, как сложилась трагическая судьба этого незаурядного человека, оказавшегося в самом центре борьбы различных политических сил, на самом острие почти забытых ныне событий начала XX столетия.знак информационной продукции 16 +.


Владислав Ходасевич. Чающий и говорящий

Поэзия Владислава Ходасевича (1886–1939) — одна из бесспорных вершин XX века. Как всякий большой поэт, автор ее сложен и противоречив. Трагическая устремленность к инобытию, полное гордыни стремление «выпорхнуть туда, за синеву» — и горькая привязанность к бедным вещам и чувствам земной юдоли, аттическая ясность мысли, выверенность лирического чувства, отчетливость зрения. Казавшийся современникам почти архаистом, через полвека после ухода он был прочитан как новатор. Жестко язвительный в быту, сам был, как многие поэты, болезненно уязвим.


Зодчий. Жизнь Николая Гумилева

Книга представляет собой подробную документальную биографию одного из крупнейших русских поэтов, чья жизнь стала легендой, а стихи — одним из вершинных событий Серебряного века. Образ Гумилева дан в широком контексте эпохи и страны: на страницах книги читатель найдет и описание системы гимназического образования в России, и колоритные детали абиссинской истории, малоизвестные события Первой мировой войны и подробности биографий парижских оккультистов, стихи полузабытых поэтов и газетную рекламу столетней давности.


Даниил Хармс. Жизнь человека на ветру

Даниил Хармс (Ювачев; 1905–1942) – одна из ключевых фигур отечественной словесности прошлого века, крупнейший представитель российского и мирового авангарда 1920-х–1930-х годов, известный детский писатель, человек, чьи облик и образ жизни рождали легенды и анекдоты. Биография Д. Хармса написана на основе его собственных дневников и записей, воспоминаний близких ему людей, а также архивных материалов и содержит ряд новых фактов, касающихся писателя и его семьи. Героями книги стали соратники Хармса по ОБЭРИУ (“Объединение реального искусства”) – Александр Введенский, Николай Олейников и Николай Заболоцкий и его интеллектуальные собеседники – философы Яков Друскин и Леонид Липавский.


Ломоносов: Всероссийский человек

Первая в постсоветское время биография ученого-энциклопедиста и поэта, одного из основоположников русской культуры Нового времени. Используя исторические исследования, свидетельства современников, архивные документы, автор стремится без идеализации и умолчаний воссоздать яркую, мощную личность М. В. Ломоносова в противоречивом, часто парадоксальном контексте России XVIII века. При всем разнообразии занятий Ломоносова — создателя нового русского литературного языка и классической системы стихосложения, химика, оптика, океанографа, исследователя атмосферного электричества, историка, астронома, администратора и даже участника политических интриг — в центре его деятельности лежало стремление к модернизации страны, унаследованное от Петровской эпохи.


Рекомендуем почитать
Горький-политик

В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.


Школа штурмующих небо

Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.


Небо вокруг меня

Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.


На пути к звездам

Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.


Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.


Счастливая ты, Таня!

Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.


Есенин: Обещая встречу впереди

Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.


Рембрандт

Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.


Жизнеописание Пророка Мухаммада, рассказанное со слов аль-Баккаи, со слов Ибн Исхака аль-Мутталиба

Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.


Алексей Толстой

Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.