Азбука жизни - [26]

На мой вкус, эта штучка, про огурцы, — лучшее что есть в феминизме. Что нужно женщине для счастья? Своя комната, небольшой, но постоянный источник дохода и — чем-нибудь похрустеть в свое удовольствие. Но только чтоб это «что-то» не требовало, чтобы дома ты выглядела сексуально, а на людях прилично. И не задавало вопрос "А что у нас на ужин?" в тот момент, когда ты вернулась с работы.

А что, кстати, у нас на ужин? Винегрет? Оливье? Рассольник? Солянка? Все самое вкусное — с огурцами. Сколько сердец разорвалось в эмиграции от фатального отсутствия настоящих соленых, со смородиновым и вишневым листом, с укропом, из дубового бочонка… Не могу продолжать, душат слезы. Огуречик-огуречик, не ходи на тот конечик. А то только и останется тебе, что проливать горькие ностальгические слюни над "Книгой о вкусной и здоровой пище" и репринтным изданием поваренной книги Елены Молоховец.

Я тут, кстати, полистала знаменитую Молоховец. Что бы, вы думали, советует она добавлять в огуречный рассол? Помимо душистых листиков и струганных кореньев хрена? Что? Ну что? Навряд ли вы угадали. Ложку квасцов (не знаю, что это такое, но продается в магазине химических реактивов) и ложку селитры! Вот чем, значит, опохмелялись в утру наши легендарные богатыри-предки. Селитрочкой. И прекрасно себя ощущали. Такой вот — наш ответ "ответу Эндрю"! Не случайно, наверное, заокеанские умники зовутся яйцеголовыми, а наши — "головка огурцом". Наши огурцы главнее во всех отношениях. Впрочем я чрезмерно ударилась в квасной, то есть рассольный, патриотизм.

"— А доводилось ли вам, дети, пробовать морской огурец? — вопрошает младших школьников (я сама слышала) дореволюцьонного облика дама-экскурсовод в Зоологическом музее. — А вот он, — показывает. — Трепанг! Или, как еще его называют, морской огурец. Мой папа очень любил к пиву трепангов. Они, кстати, славятся как сильный афродизиак. Ну, благодаря чему пробуждается инстинкт продолжения рода".

Благодаря морским огурцам в мире, значит, становится больше людей.

Соленые (земные) огурцы — классический, наряду с квашеной капустой, предмет вожделения похмельных и беременных. К слову: если снится огурец, значит будет сын. Мне — снился. Дважды. Ручки-ножки, огуречик — получился человечек.

Питер

Город, опутанный сотней цепей, сотней сетей. Геометрическая сетка расчерченных по линейке улиц — проспектов. Авоська переименований, ни одно из которых не полноценно: Ленинбург Петроградской области, Невгород Великий. Колючая проволока истории. Частые сети массовых убийств. Ловушки бедности. Бредни культурных мифов.

Стоит ли удивляться, что сейчас полгорода переселилось в электронные сети. Как поминание Витгенштейна в чате, так, значит, питерец.

Из Питера — это знак происхождения. Как из дворян или из профессорской семьи. Этим можно тихо гордиться, но нельзя сделать профессией. Из Питера едут. Из него предпочитают происходить, а не в нём жить.

Город умирающих зданий, задумчивых бледных людей. Он похож на нежную галлюцинацию. Он восхищает. Его очень жалко.

Пиджак

Самая неудобная и, в общем-то ублюдочная, некрасивая одежда, одежда второй половины века, одежда бухгалтера. И женщины, и мужчины в пиджаках напоминают шифоньеры — в девяносто пяти случаях из ста.

Символический жест женского освобождения — "Сняла решительно пиджак наброшенный". Великолепнейшая строчка, ей-богу! Но дальше: "казаться гордою хватило сил" — только «казаться»! Опять эта пиджачная половинчатость.

Подлинность

Вечером на Тверской улице столицы нашей Родины города-героя Москвы я несколько раз повстречала причудливое некое создание. Настоящую живую лошадь, покрашенную под настоящую живую зебру. Черные полоски — косметика; животное от природы чисто белое. Хотя, впрочем, и эта белизна условна: согласно науке белых лошадей не бывает вовсе. Те, что кажутся белыми нашему непросвещенному взгляду, официально именуются серыми. Следовательно, крашеный под зебру скакун является как бы двойной обманкой.

Фальшивую лошадь сопровождает суровая девушка, которая приглашает желающих прокатиться на своей питомице верхом. Рублей за десять, а может пятьдесят, или сто. За показ амазонка денег не берет, это было бы уже слишком. Но за что стоило бы, по-настоящему, собирать плату, — за право наблюдать за реакцией зрителей.

— Что это? Зебра? Во дает, сбежала из зоопарка.

— Смотри, зебра. То есть лошадь. То есть зебра. Сколько мы уже приняли, а?

— О, зебра. Ненормальная какая-то. Худая. Ноги какие-то… длинные. Как у кузнечика.

При мне лично высказывались предположения, что скотина является:

первое — глюком,

второе — мутантом,

третье — зомби,

четвертое — крашеным верблюдом (!),

пятое — больным лошадиным ящером (именно так),

шестое, и самое "не в бровь, а в глаз", — трансвеститом,

не много не мало.

Надо, конечно, учесть, что на ночной Тверской граждане, способные к адекватному восприятию, встречаются не так уж часто. У многих перед глазами и без того скачут зеленые лошади, зеленые чертики и фиолетовые крокодилы, так что испытание оседланной зеброй оказывается непосильным для перегруженной психики. Но я ставила эксперимент: специально выходила смотреть на нее, предварительно отлично выспавшись, напившись крепкого чая со сливками, булкой и горьким шоколадом. И что же? Конечно, не крашеным верблюдом, и не трансвеститом, и не зомби (что тут вообще имеется в виду?), и не мутантом… Она казалась номер один — глюком. Фантомом, галлюцинацией. Особенно если смотреть через стекло какой-нибудь витрины — из «Пирамиды» или из "Канадских бубликов". Кажется, сморгнешь — и видение исчезнет. Две другие лошади, нормальные, некрашеные, останутся, а эта растворится в загазованности родного города навсегда. Потому что — не может такого быть. Неправильное животное. Долговязое какое-то, худое. Ноги какие-то… как у кузнечика.