Азарел - [48]
Ты совсем один, думал я, никто не станет вперед о тебе заботиться. Все, кому ты близок, гневаются на тебя. Ты прекрасно знаешь, что, кроме них, у тебя нет никого. Никому из учителей и товарищей по школе нет до тебя дела, и тебе нет дела ни до кого. Ты совсем один, в точности как тогда, когда не решился выпасть в окно, и после получил взбучку, и не решился убежать. Потому что струсил. И теперь не решишься убежать и не решишься пойти в ученики к мастеровому. Конечно, хорошо бы простыть и умереть. Но и на это ты не решишься. Сейчас ты наденешь рубаху, потом ляжешь на тахту, а потом и периной накроешься. Чтобы не простыть. А потом опять будешь плакать втихомолку. Ты трус. И всегда был трусом, верно?
— Да, был, но больше не буду.
— Будешь.
— И все-таки не буду!
И вцепился, впился ногтями в пол.
— Кто вынес столько ударов, тот не трус. И я вынесу еще больше.
И я начал биться головой об пол:
— Я-не-трус, я-не-трус.
— Сильнее!
— Вот-и-силь-не-е!
С каждым слогом я все крепче бил головою о паркет.
— Но «проломить голову», как грозился тебе отец, не посмеешь.
Моя голова остановилась.
— Это верно, бить изо всех сил я не смею.
— Вот видишь. И убежать не посмеешь, всё потому же. А ведь тебе уже девять минуло, десятый пошел. Мог бы уже пойти в ученье к мастеровому. Да и восьми лет уже идут. Ты на них насмотрелся довольно, как они несут по улицам всякую всячину и поплевывают. Они и в самом деле «плюют» на школу. Они и в самом деле бросают родителей. Ты говоришь: они христиане? Конечно, христиане, потому и кричат тебе вслед: Feiger Jud, то есть трусливый жид, потому что это как раз ты и есть. Не только теперь, всегда был!
Всякий раз, что ты слышал, как эти немецкие ребятишки кричат тебе на улице, ты переходил на другую сторону и думал: о, если бы я посмел подраться!
Но ты не смел. А ведь сколько раз они были меньше тебя. На них были большие сапоги и широкие короткие коричневые куртки, какие у них носят взрослые, а на плече кнут и вилы, и они уже погоняли воловьи упряжки, и кричали: ха ду! на ха!…
И волы повинуются им. А ты не посмел бы даже стоять рядом с волом, не говоря уже о том, чтобы погонять упряжку. Они выходят к своим отцам на поля и виноградники — работать: копают, мотыжат, таскают навоз. Они в самом деле плюют на школу, и если отец их поколотит, они бросают отца или швыряют в него грязью или камнем и бегут из дому, и больше не возвращаются.
И не думают, как ты: где будут спать, да ох, как страшно в темноте!
И кто меня накормит?
Кто даст сладости, и игрушки, и книжки со сказками?
И ох, сколько мне поставил господин учитель?
Но ты другое дело, ты «трусливый жид».
И твой отец знает, кто ты. И потому смеет бить тебя смертным боем.
Знает, что ты не посмеешь уйти и что умереть не посмеешь.
И то еще знает, что ходить в такой скверной одежде и работать в грязи ты бы не решился. Только этого недоставало!
Ты только хочешь читать сказки и есть сладости.
И на улице боишься: не попался бы навстречу горластый немецкий мальчишка! Или еще какой-нибудь мальчишка. И не крикнул бы тебе:
— Трусливый жид!
Потому что тогда ты только покраснеешь.
И чтобы не было очень темно.
Даже до лавки Вейсов ты боишься дойти после ужина, если твоей матери или отцу случится тебя послать, потому что у Лиди много дел.
Потому что тогда сразу вопрос: ох, а если что выскочит из темноты?
А если поворачиваешь за угол: ох, что там, в темноте? что поджидает меня там, за углом?
Нет, нет, уже этого довольно, чтобы ты никогда по собственной воле не пошел в ученье к мастеровому, потому что ты трусливее любого христианского мальчишки.
Да и среди еврейских мальчиков ты и не первый, и не второй. Ты где-то в хвосте. Потому что Рот и Зюс много храбрее тебя. И другие тоже. И против остальных ты меньше стоишь: они хоть учатся и в школу ходят охотно.
А ты учишься только потому, что надо, и немного из самолюбия.
Но и для этого ты ленив.
Не то что Эрнушко.
Тебе только сказки подавай.
Если б сейчас так, если б сейчас этак.
Мои похороны: так и этак.
Если б он вдруг пришел, таинственный король.
Или волшебник…
И конь-огонь; или еще скатерть-самобранка…
Для христиан ты трус.
Для евреев — лентяй.
Потому твой отец и может тебя бить. Ты только языком мелешь.
А сразу уйти не посмел.
Только одно: расскажу всем.
Но дать сдачи не посмел и уйти не решишься.
Ни сегодня, ни завтра. Никогда. Останешься здесь и будешь радоваться, когда снова сможешь лечь в свою кровать, и станешь целовать им руки, и слушаться, и учиться, пока они захотят.
Потому что они не отдадут тебя в ученье к мастеровому, это ты и сам знаешь.
Потому что это их осрамило бы.
Ты будешь им костью в горле, но потом попросишь прощения, и все будет так же, как раньше…
Я сел на полу, голый.
Нет, не будет, потому что тогда уж я лучше простыну здесь и умру!
Ну, увидим.
Ну, увидим.
С этим я снова лег на пол и снова дал тихой темноте окутать меня.
Но не надолго.
Потому что снова началось во мне:
Ну, какое тебе дело до этого Бога?
Ты знаешь и сам сказал, что ты плохой.
Как же ты можешь тогда говорить о Боге, спрашивать, есть он или нет?
И знает это твой отец или не знает, верит или только притворяется, или еще что?..
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Мачей Малицкий вводит читателя в мир, где есть всё: море, река и горы; железнодорожные пути и мосты; собаки и кошки; славные, добрые, чудаковатые люди. А еще там есть жизнь и смерть, радости и горе, начало и конец — и всё, вплоть до мелочей, в равной степени важно. Об этом мире автор (он же — главный герой) рассказывает особым языком — он скуп на слова, но каждое слово не просто уместно, а единственно возможно в данном контексте и оттого необычайно выразительно. Недаром оно подслушано чутким наблюдателем жизни, потом отделено от ненужной шелухи и соединено с другими, столь же тщательно отобранными.
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».
Приключение можно найти в любом месте – на скучном уроке, на тропическом острове или даже на детской площадке. Ведь что такое приключение? Это нестись под горячим солнцем за горизонт, чувствовать ветер в волосах, верить в то, что все возможно, и никогда – слышишь, никогда – не сдаваться.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.