Аз Бога ведаю! - [6]
Покончив с ритуалом, он отставил блюдо, покрыл его конской попоной.
– Что он сказал перед смертью?
– Безумец!.. Несвязна речь была.
– Все передай, до слова!
– На Севере родился светоносный князь, – не сразу и не совсем уверенно проговорил Приобщенный Шад. – Он… Он разобьет звезду, что стояла между трех морей и между рек великих… И свет ее померкнет навсегда. Змея отпустит хвост и уползет в пустыню, а выползок ее истреплет ветер. Он обратится в пыль… и рассеется по свету. Северу дадут крылья, и народы Юга увидят сияние Севера, и тогда отринут тьму, познают богов своих…
– Что еще? – храня спокойствие, спросил наследник.
– На этих словах господь отнял дух его… Богоносный наследник приподнял попону, тихо вымолвил мертвой голове:
– Ты познал бога… А страх – вина не твоя. Тебе он был отпущен, чтоб предупредить меня.
Приобщенный Шад, стоя на коленях, слышал все и видел, но не показывал этого, силясь понять таинственный смысл слов.
– Змея отпустит хвост и уползет в пустыню, – раздумывая, продолжал наследник. – А выползок ее истреплет ветер. Он обратится в пыль и рассеется по свету… Вот что тебе открылось в последний смертный миг!.. Эй, Шад? Ты мне не все сказал. Сокрыл или упустил с умыслом?.. Повтори еще: что станет со змеиной шкурой?
– А выползок ее истреплет ветер, – повторил .Шад. – Он обратится в пыль и рассеется… Помилуй богоподобный! Да, упустил без умысла! Речь была несвязна и невнятна… Он так сказал: “А выползок ее истреплет ветер. Он обратится в тяжелый песок и рассеется по свету”.
– По глупости ты оговорился? – спросил наследник. – А может быть, кто-то научил?
– Клянусь, всемогущий! – повинился каган-бек. – По глупости! Безмудрый я, темный! Суть сказанного не понимаю! Ведь я всего лишь Приобщенный!
– Верю, – скупо обронил Иосиф. – Ну что, венчай меня на трон! Готов ли ты, убийца кровожадный? Знаешь ли Таинство ритуала?
– Да, Повелитель! – заверил Приобщенный Шад. Он обрядил наследника в рванье, связал его, как вяжут конокрадов, и под покровом ночи повел к воротам города. Свита каган-бека встречала у рва: одетые лариссеями, они казались на одно лицо. Среди них стояли два связанных разбойника – черные хазары. Наследник к ним примкнул и в тот же миг стал неотличим, однако лариссеи встали в круг и начали перемешивать убогих, будто кости в кубке: толкали их между собой, сами при этом вертелись на месте и менялись местами. Все это напоминало некий странный, дикий ритуальный танец. Через несколько минут даже самый зоркий глаз не признал бы среди трех разбойников наследника хазарского, трона. Три висельника были перед Шадом, три злодея, обреченных на распятие, и богоносность одного из них как бы разделилась на троих. Теперь отделить зерна от плевел, истину от лжи могло лишь провидение.
Ко всему прочему на головы этих людей надели плотные мешки и густо окропили вонючей липкой мазью.
Ворота города перед каган-беком распахнулись, Приобщенный самолично удалил охрану и выставил своих ларисеев. Закоулками, мимо убогих лавок, он привел, обреченных к глухой стене: внутренняя крепость Саркела не имела входа. С высокой стены спустилась деревянная лестница, две темные фигуры с факелами застыли наверху. Каган-бек подвел к ступеням первого, не развязывая рук, велел подниматься. Несчастный, прижимаясь грудью, полез: лестница под ним качалась, дрожала, передавая дрожь напряженных ног. Ступени уплывали, в затылок дышала смерть, готовая принять в свои объятия. Он одолел две трети, трясся, но двигался вверх, и вдруг резко оступился! Падал без крика, словно мешок. Шад молча выдернул стрелу из колчана лариссея и приколол упавшего. Второй приговоренный, послушав хрип умирающего собрата, ступил на лестницу и стал подниматься прямо, сохраняя равновесие. Он преодолел больше половины, но пошатнулся и готов уж был рухнуть вниз, да в последний миг зубами ухватился за ступень, повис, ногами щупая опору. И вот нашел, утвердился и вновь стал забираться прямо, размеренно качаясь вместе с лестницей. Факельщики на гребне стены приняли его и поставили за свои спины. Третий обреченный одолел этот путь на одном дыхании, будто взлетел, стремительно перебирая ступени ногами.
Оставив свиту внизу, каган-бек поднялся за ним на стену. Тотчас же лестницу убрали, и по всему гребню, в шаге друг от друга встали факельщики.
Крепостные стены окружали башню, увенчанную голубой звездой. Во мраке купол башни был невидим, и казалось, что звезда опустилась над Саркелом. Приобщенный Шад очистился огнем и ввел двух оставшихся обреченных под своды первого этажа. В углах помещения таилась мгла, а в центре возвышалась чаша, окруженная семью семисвечниками. Выше их блестел золоченый острый крюк.
Здесь совершался обряд отделения лжи от истины, – здесь начинался мир Великих Таинств. Приобщенный Шад по ритуалу обязан был покинуть башню и в уединении молиться до утра, однако чуял неодолимую жажду вкусить запретного плода. Нарушив обряд, он затаился в нише толстой стены и перестал дышать.
Испуская чад, вздрогнули сальные свечи, качнулся крюк над чашей, и ветер опахнул пространство. На лестнице, ведущей вверх, послышался тихий шорох и на пол мягко спрыгнул старый лев. Он постучал хвостом, напрягся и заворчал…
На стыке двух миров, на границе Запада и Востока высится горный хребет. Имя ему - Урал, что значит «Стоящий у солнца». Гуляет по Уралу Данила-мастер, ждет суженую, которая вырастет и придет в условленный день к заповедному камню, отмеченному знаком жизни. Сказка? Нет, не похоже. У профессора Русинова есть вопросы к Даниле-мастеру. И к Хозяйке Медной горы. С ними хотели бы пообщаться и серьезные шведские бизнесмены, и российские спецслужбы, и отставные кагэбэшники - все, кому хоть что-то известно о проектах расформированного сверхсекретного Института кладоискателей.
Страна на пороге чеченской войны. Спецподразделение ФСК получает сверхсекретное задание: блокировать силы диктаторского режима в Чечне. Действуя в обстановке политических предательств, спецподразделение «Молния» может рассчитывать только на собственные силы.Одному из «волков войны» удается захватить в плен самого Диктатора. Война закончена, но продолжается охота на людей…
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.