Айгу! Они не едят личинок шелкопряда! - [43]

Для стирки была выделена отдельная зона возле дома Оливье, и осуществлялся этот процесс с помощью таза, щётки и порошка. Экологичностью употребляемых на ферме средств для стирки и мытья Оливье озабочен не был, и мыльная вода стекала под банановые деревья, которые, по его мнению, могли стерпеть всё. Мытье посуды тоже производилось вручную, причём посредством пяти тазиков, наполненных водой. В первом смывалась основная грязь. Во втором посуду тёрли губкой со специальным средством. В следующих трёх тазиках тарелки и ложки с вилками поочерёдно споласкивались, пока не становились достаточно по меркам Оливье чистыми. По идее, после каждого раунда содержимое объедочного тазика выливалось, и его место занимал мыльный, а мыльным становился первый полоскальный тазик, и так далее. Но если Оливье не крутился рядом, мы исподтишка меняли воду во всех тазах, где она была грязная — то есть во всех пяти. Чистая вода для мытья посуды добывалась ковшиком из очередного большого горшка, в который мы старались не лезть грязными руками. Правда, в первый день кто-то из француженок зачерпнул из него жирным тазиком, и из-за этого пришлось опустошать весь горшок и мыть изнутри.

Ели все в большом доме, собравшись вокруг длинного стола. Готовила почти всегда Дарин, лишь иногда прибегая к помощи волонтёров. Её кулинарное мастерство никого не оставляло равнодушным, хотя кхмерские блюда часто отличались остротой, и есть их было не так-то и просто. С пищевыми объедками Оливье расправлялся изысканным методом — скармливал их личинкам мухи чёрная львинка, жившим в отдельном баке. Эти прожорливые твари поедали все органические отходы, будь то банановая кожура или дохлая утка. Мускусных уток вместе с курами и гусями Оливье держал больше для вида, и их было немного. По утрам птиц нужно было кормить рисом и нарубленной травой, а также пресловутыми личинками. Но основная ценность личинок заключалась в том, что они, перерабатывая отходы, производили компост, который можно было использовать на грядках, да и сами чёрные львинки людям не досаждали, в отличие от комнатных мух. Таким образом француз воплощал свою концепцию пермакультуры, переработанные отходы человеческой жизнедеятельности возвращая матушке-природе.

Но что касается непосредственно фермы, то здесь у Оливье успехов было не так и много. Об этом красноречиво свидетельствовало состояние рассады, которую он периодически высаживал, но постоянно забывал поливать. В итоге практически все ростки погибли, и их жухлые сухие останки бессмысленно торчали из горшков. Вид грядок тоже удручал: в среднем французу удавалось успешно пересадить в почву одно растение из восьми, но даже выжившие всходы палило солнце, пожирали вредители и иногда случайно вытаптывали волонтёры. Определённых успехов удалось добиться с люффой — неприхотливым растением из семейства тыквенных, плоды которого используются для изготовления мочалок. Неплохо росли и розелла, также известная как гибискус, да мотыльковый горошек. Из первого Оливье делал джем, а цветы второго сушил и использовал в качестве чая. Все вышеперечисленное француз пытался продавать, упаковав в красивые полотняные мешочки, но если волонтёры приносили стабильный доход, то с торговлей дела шли хуже. Скорее всего причиной были не налаженный рынок сбыта и завышенные цены. За один красиво упакованный пакетик цветов горошка пополам с лемонграссом он хотел целых пять долларов. О ля ля! Кстати, раньше я думала, что французы не говорят «О ля ля!», так же как русские не говорят «На здоровье!», когда пьют водку, но оказалось, что ещё как говорят, притом частенько.

Завершив экскурсию по ферме, француз принялся расселять новоприбывших. С жилищем повезло: нас вселили в отдельно стоящее бунгало, построенное из глины вместе с волонтёрами для размещения туристов, которых в недалёком будущем планируют принимать на ферме. Ну а что — есть же любители пожить в деревне, помыться холодной водой из ковшика, побороться с комарами длинными тёмными вечерами. У бунгало целиком отсутствовала одна стена, так что мы жили практически на улице, но хотя бы с соломенной крышей над головой. До нас комнату занимал индиец Азам, который должен был приехать со своей девушкой, но почему-то прибыл в одиночестве. Оливье рассудил, что мы как супружеская пара более достойны отдельного жилья, чем индус, и выселил бедолагу в общежитие.

Азам на вид был абсолютнейший пройдоха, но в чем это выражалось на деле, мы так и не поняли. Большую часть своего времени он уделял француженкам. Уверив их, что является мастером йоги, Азам ежедневно устраивал занятия на глиняном полу в «общежитии». Однажды я решила присоединиться к ребятам, но, посмотрев, как индиец заваливается набок в самых простых асанах, сбежала раньше, чем успела устать. Йога в исполнении Азама оказалась странным набором гимнастических упражнений, которые этот негибкий парень исполнял с видимым трудом, особенно когда дело касалось равновесия. Француженки, будучи увлечены процессом, постоянно путали право и лево. Неловко ворочаясь, они то и дело наступали друг другу на ноги и на руки, а иногда даже на волосы. Мне было неудобно сбегать с урока, но вовремя начавший моросить дождь дал повод уйти — иначе могла вымокнуть одежда, оставленная сохнуть на верёвке.