Ayens 23 - [9]

— Никто не видал? — я вынес лопату из подвала, стараясь не смотреть на Арсена.

— Никто. Четыре утра ведь…

Мы завернули это в клеенку из кухни, вышли на пустырь за аллеей. Никого кругом, наверно, если б кто-то и был, я бы и тогда не сомневался; выкопал с метр шагах в десяти от кургана, Арсен пытался помочь, но я решил, что легче будет этого не заметить. Спрыгнул в яму, он подал мне свою измятую ношу.

Второй раз за день я сказал «Я все забыл».

Умылись наспех и поехали в офис.

Завтракать как-то не хотелось.

И целый месяц с того дня я прожил, ничего в себе не меняя. Какое-то время ожидал газетных публикаций, расследования исчезновения существа, которое, собственноручно и торопливо, я спрятал в глубь земли, как нечто грязное, этой земле больше не нужное. Но никто, кажется, не вспомнил, что когда-то жила та девочка и могла улыбаться, гулять до рассвета, задумываться над чем-то своим — и было у нее это свое. Ее родные, если они были, или попросту те, кто знал ее близко и мог дорожить ее дыханьем, пожалуй, всплакнули о ней слишком тихо, — как и я, задумываясь порой о той ночи; и на том все забылось.

Весна выдалась хмурая, и я, размышляя о своем или просто вживаясь в зеленое затишье, устав удивляться его причудам, частенько приходил к дальнему кургану. Думал о том, что могло бы сложиться в этом мире, если б ту девочку не вынудили так рано отказаться от его игр. Думал о том, что мог бы так и я выйти навстречу рассвету — и пропасть, и кто б тогда печалился о мне? И что было б в той печали? В то же время, задумывался о работе, и наверно, это были не такие уж никчемные мысли: Стародубский район выполнил обязательства, рассчитался, фермеры продлили с нами договор, и начальник департамента в разговоре со мной впервые назвал меня по имени-отчеству.

Обращение «Завадский» было мне привычней и удобней, и я не сразу даже осознал, что обращаются ко мне, но вдруг понял, и, признаться, сам ожидал от себя удивления, улыбки, уважения к себе такому. Ничего не произошло: поговорил и продолжал возиться с «бумером» на площадке у крыльца. Кто такой нач. департ., чтоб млеть от его похвалы? Завтра его направят куда-нибудь в Казахстан, а на его место придет молодой претенциозный блатюк, меня выкинут на помойку — в лучшем случае, разогревать чайник в приемной. В худшем я провинюсь и буду deleted, как ненужный блок памяти, только этот миг не застанет меня врасплох, я готовил себя к нему, заучивая записную книжку и ключевые фразы. Арсену перепадал минимум, но он воспринимал это, как должное. Вечная роль младшего удавалась ему неплохо, ни один день не обходился без его дурачеств, но я доверял ему слишком мало, чтоб строго спрашивать.

Был инцидент с конкурентами: парни из соседней конторы стали слишком часто появляться на исконно наших точках. Я решил посоветоваться с начальником, однако, через пару дней услыхал, что постепенному продвижению конкурентов к монополии помешал взрыв на паркинге у ресторана «Памир». Оба в клочья. С Арсеном я эту новость не обсуждал, подозревая, что он немного в курсе. Город спокойно пережил гибель своих героев, больше говорили о выборах мэра и ждали лета, немилосердно разбавляя пиво во всех хоть мало-мальски себя уважающих кабаках. О выборах и я поволновался, один из кандидатов был нечист. Не говорю, что остальные были непогрешимы, я не настолько наивен; но один всерьез меня тревожил — на нем собиралась въехать в город армянская община. Нахальные кругленькие носачи успели, наверно, разыграть все посты и зоны влияния. За неделю до выборов попал к мэру на прием, мне вежливо напомнили, кто содействовал расширению наших партнерских связей. Обещал помочь, оказаться полезным «в нужное время…» Черт возьми, эдакое гнилое место — с неким даже подобием возмущения размышлял я, подъезжая к малышевской конторе, — все на взятках, порочных связях и старой партийной памяти о богатых столах и щедрых приношениях. Никто не хотел работать и добиваться, но все мечтали получить вдруг, с неба, с чьей-то легкой руки — и властвовать. Как будто что-то изменилось…

Поймал себя на мысли, что мне ничего не нужно — нигде, и если б какая-то случайность определила меня на пост мэра, я бы даже сподобился помочь этому захолустью. Тогдашнего главного выбрали на второй срок, в знак благодарности за содействие я подарил ему накануне подсчетов тыщи две заполненных бланков от своей конторы. О хачиках забыли надолго, я успокоился, но, когда узнал, что у мэра было припасено где-то в подземелье тыщ 10 этих бюллетеней, своих стараний стало как-то жаль.

Как-то воскресным утром, по обыкновению, гуляя в резной тени, я встретил Лену.

— Привет, Завадский, — окликнула меня, опустив стекло. Маленький «Мерседес»- металлик, подарок отца.

— Привет-привет, — поймал себя на мысли, что разговаривать с нею не хочу по-прежнему.

— Завадский, ты обижаешься?

И не знаю, почему: то ли не привык, что со мною откровенны, и не хочу, чтоб эта откровенность меня приручила, то ли устал… Устаю, когда люди верят мне, вынуждая и им поверить. Я не столь хорош, чтоб дорожить моим расположеньем, пусть лучше буду плох, буду последним, кому нечего отдать и кого просить бесполезно. В обмен на услугу я спешу предложить деньги и не люблю оставаться в долгу. Меня самого редко просят об одолжении, догадываются, должно быть, что все, что не для себя и не для департамента, для мен. Выражаясь здешним вздорным наречием, «поза зоною досяжности».