Ай ловлю Рыбу Кэт - [2]

— Пол-но-е удовлетворение. Катька меня заводит. Вчера я целую ночь писал для нее стихи, поэтому заснул на химии и увидел ее в эротических снах. Я проснулся весь… — Кирилл перешел на невнятный полушепот, и, регулируя уровень записи на булочке, Вотинов подошел к нему совсем близко — …в рифму.

— Почему вы теперь претендуете только на серебряную медаль? — начал разнообразить темы Димочка, увлекшись игрой в журналисты.

— На золотую мне не хватает триста баксов, — чистосердечно признался Олешкевич и, поскольку сосиска наконец-то оказалась у его рта, откусил от нее в особо крупных размерах.

Так и не закончив свое эксклюзивное интервью, Дима, сменив жанр, начал журналистское расследование, призывая примкнуть к нему и Катерину, но она под предлогом того, что свидетели долго не живут, отказалась.

Быть выпускником — экстремальный вид спорта: спокойная текущая мелкая школьная жизнь, входя в пороги экзаменов, превращается в Ниагарский водопад, потом первым или вторым потоком ты должен поступить в вуз, иначе тебя ждут — не дождутся! — армия и военно-морской флот, и пока есть возможность плавать только у доски, нужно ценить школу. Но не давала вредная Сурьма. Выставив Олешкевичу «четверку» за первое полугодие, Майя Александровна, имея вместо сердца в груди философский камень, превратила золото медали «За отличные успехи в учении, труде и примерное поведение», на которую он претендовал, в серебро. Сначала уязвленный Кирилл решил сжечь химкабинет и уже пошел за напалмом, а затем перестал учить химию, потому что в Высшей школе экономики, куда он хотел поступать, ее, в отличие от Суриковой, не считали «главной наукой ХХI века». И, как Кирилл подозревал, могли вообще не догадываться, что есть такая дисциплина.

Когда уроки закончились, юркий Дима, винтами наматывающий на ходу свой шарф, догнал в вестибюле Кирилла и Катю, одетую в короткую норковую шубку — подарок сестры, имевшей магазин тканей «Нить Ариадны», к совершеннолетию. Зачем Катерина поджидала его, Олешкевич не спрашивал, поскольку она всегда делала только то, что хотела — такова прерогатива красивых женщин.

— Димон, насмеши меня, — сказал Кирилл, пытаясь скрыть зевоту. — Спать хочется. «Да и сам я нынче что-то стал нестойкий, не дойду до дома с дружеской попойки».

— Рыбникову можешь попросить, артистку-куплетистку, — отмахнулся Дима.

— Почему в твой дурной голове родилась мысль, что я стану актрисой? — спросила чем-то недовольная Кэт. — Вот возьму и растолстею. Или замуж выйду за Кирилла.

Подавившись своим последним зевком, ее избранник ничего не сказал, но Вотинов, маленький рост которого, казалось бы, гарантировал нейтралитет по отношению к статной Катерине, вдруг начал сопротивляться:

— «Уж, замуж, невтерпеж» — пишутся без мягкого знака. «Прочь, вскачь, невмочь» — пишутся с ним, родимым. …Кирюха тебе не подходит!

— Я тебе не подхожу, — подтвердил Олешкевич, — поэтому я к тебе не подхожу. Логично.

— Кто говорил, что любой парень, не имеющего «тачки», достоин презрения? А у него… — сказал Димон, вытянув в сторону Кирилла руку требовательным жестом Родины-матери «Ты записался добровольцем на фронт?», — … машины нет.

— Купит или сворует, — и не подумала менять своих убеждений Екатерина. — Ну, ладно, мальчики, я отчаливаю, потому что у меня примерка платья к 8 Марта: спинка декольтирована, сверху ботва из сетки, шнуров и бусин — очень миленько. Бай-бай!

— Сразу двинешься воровать или домой сначала зайдешь? — поинтересовался Дмитрий, провожая красотку взглядом. — И чего она в тебя втюрилась? Может, у тебя одеколон какой-нибудь особенный?

Кирилл, какого удивили слова приятеля, что, впрочем, никак не повлияло на его невозмутимость и благородный профиль Чингачгука, переспросил:

— Влюбилась в меня? Рыба Кэт? …Ах да, я же сказал: «…Насмеши!»

— Никто не называет ее Рыбой уже с третьего класса. Странно называть Рыбой Синюю птицу, — с напускным пафосом сказал Дима, выдавая свои собственные чувства.

— Поэт, Пушкин, Иосиф сумасБродский! — восхитился Кирилл. — Поступай в Литературный институт!

— Я стану менеджером, — отверг все приглашения гордый Димон, сворачивая на «собачью» тропу, ведущую к остановке трамвая. — Правда, не понятно, кем это таким я буду, когда закончу вуз, но впереди пять лет, а за пять лет, может быть, я еще и догадаюсь, кем.

Поскольку Вотинов имел репутацию шута, осторожный и умный, как и пристало будущему экономисту, Кирилл сказанному не поверил. Во-первых, когда Катька успела полюбить его? Он бывал на уроках далеко не каждый день: подготовительные курсы, рыбалка, тренажерный зал, компьютерный клуб, друзья, причем не его собственные, а отца, взрослые, умудренные жизнью, тертые мужики — времени ни на что не оставалось, особенно, на химию. Во-вторых, за что? Никаких романтических или героических особенностей характера замкнутый Олешкевич за собой не признавал. Если Екатерина вдруг влюбилась в него такого, значит, она не просто дура, а совсем уж даун, но почему в таком случае у нее глаза не на выпучку?

В школе, поймав на себе мерцающий голубым светом взгляд девушки, Кирилл приходил в растерянность, его мысли начинали кружиться хороводом, но не около положений экономической теории Адама Смита, по которой ему предстояло написать реферат, а вокруг того нравится он Катерине или нет. Подавляющее большинство его одноклассников, чего Кирилл предполагать не мог, размышляло на эту же тему. Феномен Рыбниковой состоял в ее обаятельности; она все делала артистически красиво: отвечала у учительского стола и выглядела, как фотомодель с обложки «Космополитена»; была пунктуальной дежурной по звонку, и количество мальчиков, опоздавших на урок, возрастало в геометрической прогрессии.