Автово - [8]

Шрифт
Интервал

Холодина была страшная. Еле дождавшись нужного автобуса, я доехал до «Озерков» и вышел на ещё не слишком оживлённую трассу под покровом темноты, хотя на горизонте уже немного посветлело.

Итак, вот он мой первый самостоятельный шаг. Я шагал по Питеру! Я был совершенно один, вдали от всех, сам себе хозяин! Я вдыхал чистый, морозный утренний воздух и пьянел от его аромата. Вокруг стояли многоэтажки, везде широкие, покрытые инием проспекты — настоящая цивилизация.

— Господи, и как же в нашей старенькой Астрахани всё серо и провинциально! — подумал я. — А здесь такая красотища, во всём, даже в камне на дороге чувствуется столица, Большой Город.

Время у меня было ещё полно, и я не спешил. Напротив, через дорогу располагалась станция метро, куда я и направил свои стопы.

С каким-то особым трепетом ступив на эскалатор, я медленно съехал в подземелье метро, дождался свою первую электричку и зашёл в вагон. Ехать нужно было до неизвестной мне станции «Автово» — для этого следовало сделать пересадку на «Технологическом институте» или «Техноложке», как все её здесь называли.

Через 40 минут, отскочив от дверной надписи «Не прислоняться», я покинул поезд и оказался на шикарной станции. Не побоюсь этого слова, потому что, как покажет будущее, красивее этой станции я не встречу. Везде стояли огромные фигурные колонны, по центру висели изумительные люстры. Не будь здесь так много людей, я принял бы эту станцию за какой-нибудь зал императорского дворца. Да и тётка мне не раз говорила, что больше всего ей нравится «Автово».

Нужно ли говорить, какое всё это произвело на меня впечатление, на меня — провинциала.

Очухавшись от охватившего меня волнения, я повертел головой, ища выход. Стрелка на табличке «Выход в город» указывала налево. Туда и шли все те, кто вышел вместе со мной из электрички.

Впереди была лестница. Поднявшись, я к своему удивлению не обнаружил никакого эскалатора. Честно говоря, меня это очень удивило, даже, можно сказать, потрясло. Почему-то «метро» и «эскалатор» были для меня чем-то неотъемлемым друг от друга. Представить себе одно без другого я тогда даже не мог.

В чувство меня привёл морозный воздух, который обжог моё лицо, когда лестница вывела меня к входным дверям, за которыми виднелся утренний город и спешащие куда-то люди.

Я очнулся и достал из кармана инструкцию Игоря.

«Как выйдешь из метро, сразу направо, — было сказано в ней, — там полным-полно киосков. Нужно идти вдоль них, а как они закончатся — опять направо. Там будет дом, стоящий буквой «П», а перед ним такая зелёненькая лужайка». К инструкции Гармашёва, которую мне перерисовал Игорь, было добавлено графическое изображение.

Зная где право, а где лево, я без труда выбрал правильное направление и пошёл вдоль киосков. В каком-то месте они, действительно, закончились, и я повернул снова направо.

Пройдя немного вперёд, слева от меня обнаружилось здание старинной постройки, которое вызвало во мне странное чувство. Что-то у меня ёкнуло внутри. Я внимательно присмотрелся, но оно явно не напоминало мне букву «П» так, как было показано на рисунке. Хотя какие-то незначительные выступы по краям были. Но так как один из них выполнял чисто архитектурную функцию — в нём был оформлен вход — и по своим размерам он явно уступал, так сказать, главному измерению, то буквой «П» это можно было назвать с большо-о-ой натяжкой. А так это скорее напоминало гигантскую перекладину на лилипутских подставках, да ещё разной длины.

Ну, ладно, думаю. Гармашёв — дяденька старенький, мог и напутать, но как бы мне не хотелось считать эту махину общагой, мои глаза никак не могли найти хоть что-то, напоминающее зелёненькую лужайку.

Нет, вы не подумайте, с башкой у меня всё нормально, и хотя в детстве меня роняла родная мамочка (чистая правда), я понимаю, что зимой лужайка просто не имеет права быть зелёной. Вот, знаете ли, догадался. И, как мне казалось, я представлял себе, какой она должна быть сейчас, под толстым слоем снега. Но окружающая местность никак не хотела походить на живописные картины моего воображения.

Кругом были только голые деревья, а лужайка, по-моему, таковых не имеет!

Ну, всё равно, ладно, думаю Гармашёв, наверное, ещё старее, чем я предполагал. И поскольку ничего в округе абсолютно никаким местом не напоминало букву «П», пусть и недоделанную, я отправился к входной двери, на которой поблескивала какая-то табличка.

Надпись на табличке гласила, что увиденное мною здание есть не что иное, как «Санаторий-профилакторий при Ленинградском Кораблестроительном Институте».

— Ого, уже что-то близко, — мелькнуло у меня в голове, — но, наверное, это, всё-таки, не то. Вряд ли санаторий-профилакторий и общага — это одно и то же. Она должна быть где-то рядом.

Пройдя чуть-чуть влево, я заглянул за ближайший угол и увидел ужасно длинную непрерывную стену того же здания. Оценив взглядом, что там нет никакой другой двери, я вернулся обратно и решил посмотреть, а что же за правым углом данного сооружения.

Итак, заглянув за правый угол, передо мной предстала странная картина, и опять внутри что-то ёкнуло.


Рекомендуем почитать
Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.