Автово - [40]

Перед самым отъездом народ решил помыться (кроме меня и Игоря, который также, как и я, мылся у своих родственников). Среди них был и Рудик. Надо сказать, что Дима совершил великий подвиг и ещё в конце марта решил впервые посетить душевую. Это обстоятельство немедленно отпраздновали все комнаты и приходили к нам в 215-ую с поздравлениями. Мы с Владиком сначала, как и все, были просто шокированы и сражены таким отчаянным жестом протеста против антисанитарии со стороны Рудика. Владик предложил отметить этот день в календаре и, вообще, вести торжественный подсчёт всех банных дней Димы.

С утра в день отъезда я подсчитал количество своих вещей и прикинул, что за один раз мне всё не перевезти. Поэтому, взяв в руки два чемодана, я поехал на Московский вокзал и сдал их в камеру хранения.

На этот раз билеты мы взяли в плацкартный вагон (а всё деньги, деньги), и мне выпало счастье ехать вместе с Чеченевым, Лариской и Васильевым.

В самый последний момент, когда все уже сидели на чемоданах, вернулись с экзамена Галя, Катя и Султан — уставшие, но довольные, что, наконец-то, всё уже позади.

Комендантша велела всем сдать ключи от комнат, а перед отъездом собраться в какой-нибудь одной. Не знаю, как это случилось, но этой одной и единственной комнатой стала наша родная 215-ая. Все дружненько перетащили сюда свои вещички, закрыли комнаты и юркнули к нам. Посидев перед дорожкой, мы решили начать перетаскивать вещи на вокзал. Не все, знаете ли, были такими умными как я, поэтому никто не догадался часть вещей перетащить ещё утром.

Я решил, что поеду с первым заходом, потому как не переношу ожидания. Из нас троих в комнате последним решил остаться Рудик. Он-то и должен был отдать один из наших ключей комендантше.

Я окинул нашу 215-ую прощальным взором и постарался, чтобы то, что я сейчас вижу не осталось бы навсегда в моей памяти. В данный момент комната представляла собой ужасающее зрелище — эдакий притон бомжей. Везде были разбросаны верёвки, нитки, тряпки, тесёмки, бутылки, стаканы и мои дорогие однокурсники.

Стараясь не думать о том, что осенью всё это придётся выгребать, я взял первые попавшиеся чемоданы и, сказав 215-ой «Bye, bye», вышел, чтобы зайти в неё теперь только через 2,5 месяца.

На Московском вокзале я с небольшой кучкой народа остался сторожить вещи. Где-то через 2–3 захода весь народ со всеми вещами уже был в полной боевой готовности. Теперь точно таким же макаром надо было перетаскиваться из зала ожидания, где мы были, непосредственно на перрон.

Зная по опыту, где должен находиться наш вагон, мы попёрлись на самый дальний край платформы.

До отхода поезда оставалось 40 минут, и его пора было уже подавать. Но пока ничего подобного не наблюдалось.

Также оставшись сторожить часть вещей с кем-то, мы молча озирались по сторонам, как вдруг заметили, что стоящая рядом проводница уже полчаса что-то пытается нам объяснить.

— … А я вам говорю, что вагоны неправильно сцепили, поэтому ваш будет в другом конце состава.

Видимо, мы, всё-таки, ещё не совсем отдышались, потому что так и не поняли смысл её слов. Проводница как-то странно на нас посмотрела и помедленнее повторила тоже самое. До нас, наконец-то, дошла её вразумительная речь, и мы возмутились:

— Как это? Сколько раз мы здесь посылки от родителей встречали, всегда этот вагон был здесь!

— Вы что, не поняли? Я же русским языком сказала, что вагоны сцепили неправильно, и вам надо идти обратно.

— Да не слушайте вы её, — сказал я, — ерунда всё это. Будем тут стоять! И всё тут!

И мы продолжали топтаться на одном месте.

— Ну, и дураки! — вдруг разозлилась проводница. — Я же добра вам желаю. С чего бы мне вас обманывать? Идите сейчас, а то потом хрен успеете! А я вас в свой вагон не пущу!

Мы ещё постояли немного, а потом вдруг резко плюнув на всё, взяли чемоданы и попёрлись обратно. Всем встречным нашим мы на ходу объясняли ситуацию и бежали дальше.

А вот на горизонте появились татары со своими баулами. Вернее баулы со своими татарами, потому что на первое место надо ставить то, что больше. Полностью уверенный, что они меня видят, я ещё издалека начал им орать, чтобы поворачивали обратно и, не глядя на их реакцию, продолжал мчаться к началу перрона.

Только придя на место, я обнаружил, что поезд так до сих пор и не подали. Это было удивительно, так как до отхода оставалось всего 15 минут.

За ухом кто-то громко рявкнул, я обернулся и увидел Гармашёва. Карл Маркс пришёл проводить нас и трогательно просил передать Лубенко небольшую посылочку.

За 10 минут до отхода подали наш родной 259/260. Что тут началось! Проводница теперь уже нашего вагона вывертывалась наизнанку и истерично орала о перемене мест вагонов. Теперь те, кто этого не знал, с дикими криками бросились на другой конец перрона, тараня на своём пути всё живое. Началась потрясающая давка. Народ тусовался, и все прямо таки отрывались от этого. Снова на горизонте показались татары, которые стойко протискивались сквозь льющуюся в одном направлении толпу.

— Тэ! — набросились они нам меня. — Ты чё, сказать что ли не мог, что надо поворачивать? Идёт, главное, мимо нас, и хоть бы что.