Автор сценария - [23]

Да, Париж… Вот известный памятник Бальзаку, еще смешнее, чем на фотографии. В музей Родена ей уже вряд ли попасть, в Лувр бы удалось… хотя времени достаточно, еще целых четыре дня, а городские перебивки оператор снимает самостоятельно. Рита попросила побольше влюбленных парочек, это передает атмосферу Парижа и отлично сочетается со со старой дамой в подушечках. Нет, надо будет провести с ним хотя бы полдня, а то вдруг он снимет одну банальщину – Эйфелеву башню, Елисейские поля, Монмартр с художниками и набережные. В первом интервью старушка вскользь упомянула про свою юношескую любовь к продавцу-булочнику, который сочинял стихи, хотя это было где-то в Германии… да какая разница, обязательно надо вытянуть из нее воспоминания молодости, старуха упрямая… но у Риты есть несколько «запрещенных приемов» на сей счет, недаром она считается специалистом по «уходящей натуре»… Да. И обязательно надо снять молоденьких продавцов, вон их сколько… это будет забавно. А, того парня в «Гастрономе»! Черт, как она сразу не сообразила? Где-то в середине бульвара Рита обнаружила вывеску на русском языке - «Гастроном». Зашла, там дешевая русская водка продается за тридцать евро, еще квашеная капуста и соленые огурцы, рыбные консервы, конфеты «Тройка» и прочая фигня. Продавец с виду типичный француз, но пытался говорить с ней на ломанном русском, может быть, он из эмигрантской семьи. Потом его кто-то позвал, и Рита ушла. Точно. Надо прийти с камерой, спросить его… ну, например, знает ли он поэта Лермонтова. Даже если не знает, все равно прикольно… или пусть расскажет о себе, или что он думает о русских. Да, надо вернуться и договориться с этим продавцом...

ЗАМЕТКИ НА ПАМЯТЬ

Париж

В Париже мы были шесть дней. Вначале показалось, что можно просто снять интервью с бабулей (всего полчаса в день нам разрешалось с ней работать), а остальное время жить и гулять в свое удовольствие. Но, как у меня всегда происходит, одна идея цеплялась за другую, а это требовало нового материала… теперь его хватит еще на один фильм с романтическим названием типа «Paris mon amour», только некогда этим заниматься, а жаль. Одиноко гулять по Парижу немного грустно, город переполнен любовным настроением, и хочется валяться с кем-нибудь на травке, попивая красное вино или бродить в обнимку по бульварам. Возможно, поэтому я и переключилась на работу.

На посещение Лувра было всего три часа. За это время невозможно обойти и половину площадей, если идти средним шагом. Взяла схему, но вместо того, чтобы целенаправленно посетить любимых художников, пошла, куда глаза глядят. Как же много в Лувре ужасного классицизма типа Пуссена! Все эти изломанно-пафосные позы, бесконечно повторяющиеся библейские сюжеты с умильно-мертвецкими лицами, ничего не выражающими. Все фигуры на что-то указуют, куда-то тянутся, или возносятся на небеса, а вокруг них обильно развеваются драпировки с «мясными» складками.

Продвигаясь по галереям, я почти не смотрела на картины, изредка отмечала что-то интересное, тогда и останавливалась. Когда находишься в таком расслабленном состоянии, идешь без всяких мыслей, возникает ощущение «своих очагов», которые притягивают взгляд среди красочной массы. Блеклый Камиль Коро куда живее всех этих многометровых картин Пуссена. Его пейзажи дышат, на них отдыхает глаз. Или, например, Гойя. Где-то в глубине, в нише, висел портрет придворной дамы, до этого мне не известный. Вокруг куча других портретов, более ярких и броских, я прохожу по центральной галерее, никаких эмоций… и вдруг потянуло именно в этот полутемный угол, в параллельный коридорчик, подхожу – Гойя. В шедевре, похоже, есть некое излучение. Раньше я думала – так много было хороших художников, как бы лотерея, что та или иная картина вдруг становится шедевром и остается в веках. Теперь думаю иначе, особенно после Джоконды. В шедевре есть ЧТО-ТО иное… Не знаю, может быть, на кого-то подобным образом действует Пуссен? Не верится.

Важно! Терракотовая статуэтка – мальчик сидит на корточках, разглядывает лягушку. Мальчик похож на Гогу, каким я его представляю. Придумалась сцена – Гога пытается заставить лягушку прыгать так, как ему нравится, терроризирует съемочную группу. Это происходит на следующий день после аварии, понятно, состояние у него не ахти. И рассказать о случившемся никому нельзя – Вася запретил.

А средневековье, кстати, в целом гораздо живее, даже не самые талантливые его представители… Те же сюжеты, та же Библия, но какая детская непосредственность. На картине Джованни над городом летит половинка святого. Он изображен так, как дети рисуют ракету - до пояса тело на месте, а дальше, как из сопла, вырывается красное пламя. А над головой нимб. Глядя на такое дело, горожане в ужасе разбегаются по домам. Первый раз видела подобное. Еще запомнилось – монах молится, перед ним лежит раскрытая Библия, на страницах которой в призывной позе раскинулась малюсенькая голая баба. Все эти Боттичелли, Сигнорелли, Пизанелло и др. наполнены жизнью – бородавчатый старик, беседующий с ребенком, и страшные лысые девушки, и сомневающиеся монахи. Хотя, Мона Лиза тоже шедевр, безусловно. Я проталкивалась к ней с большим скепсисом, вот, думаю, уж точно явление массового психоза. Когда картину привозили в Москву, я не пошла стоять в километровой очереди. То есть хороший портрет, конечно, но ведь не настолько, чтобы превращать его в главный шедевр европейской культуры, да еще с магией-мистикой…