Автопортрет - [26]

Та самая ночь окажется и последней. Через два дня ты улетаешь. Мы встретимся еще раз. Как и Париж, эта встреча стоила мессы.

Ты помнишь, каким выдался тот денек? Сказочный совершенно, правда, какой выпадает раз в жизни, потому, что завтра померкнет свет и кончится жизнь, в ней не будет и не может быть никакого смысла, потому, что дальше будет один сплошной непрерывно моросящий мелкий дождь и тучи будут беспрестанно на хмуром и темном от гнева небе с низко ползущими облаками и не будет больше ни солнца, ни неба синего как не будет зеленеть листва, петь птица, улыбаться мать ребенку, а ребенок матери.

Шампанское на открытой террасе. Затем, опьяненные не столько пенистым напитком, сколько друг другом, окружающими нас великолепием и красотой мы запрыгнем в открытый фаэтон и медлено двинем по кривым, мощеным улочкам Старого города в обнимку, целуясь и никого не стыдясь – напротив, и зеваки будут махать руками и кричать призывно БРАВО!, и мы в ответ тоже будем махать руками беззаботно так же, и смеяться, и целоваться, снова махать руками, смеяться и целоваться, о, это было так чудесно как может быть только раз в жизни, скажи, разве не так? Вечером мы будем слушать Словачека. Время от времени я буду брать твою руку в свою и держать нежно перебирая пальцы. Тебе приятны мои прикосновения, я чувствую это. Затем подымемся пешком и присядем в заведении что на углу сразу за БРИСТОЛЕМ. Я приобниму тебя и целый вечер буду внимательно рассматривать. Очень внимательно, словно предчувствуя, что теряю тебя навсегда. Так и не успев приобрести.

Пройдут годы, и ты как – то признаешься, что тогда, в пражском аэропорту, думала о мне. За тот краткий миг, что мы провели вместе ты успела войти в мою жизнь так же как и я в твою. Которые сквозь долгие годы и огромные расстояния нас разъединяющие переплелись каким – то странным образом. После твоего отъезда я полюбил взбираться на гору, ту самую, что сразу за ПУППОМ. Золотая осень, мягкое солнце, шелест опавшей листвы под ногами и я, взбирающийся словно на Голгофу на самую гору у одиноко стоящего дерева, я обнимаю прижимаясь щекой к его шершавой поверхности и глажу, что – то тихо про себя шепча…

У меня появилась навязчивая идея, преследующая и по сей день. Осень и мы, бредущие по золотистому ковру из опавших листьев. Так тихо, покойно, умиротворенно. Мне ничего в жизни больше не надо, у меня больше ничего не осталось кроме как пройти по этому ковру из опавших золотистых листьев и мы пройдем по нему, ведь правда, ведь нам больше ничего не осталось, мы даже знаем где и когда это произойдет, моя печальная и несостоявшаяся любовь… так же как и я – твоя. Прости. Ты знаешь о чем я.

Отстраняюсь. Хорош рвать сердце. Пора. Отрывисто машу рукой. Первый пункт контроля. Периодически оглядываюсь. Любимая женщина замерла у турникета. Взмах руки – мол не стой, уходи. Но любимая женщина неподвижна. Затем прохожу еще один кордон. Оглядываюсь. Всё тот же силуэт. Опять машу рукой. В ответ прощальный взмах. Иду влево на контроль багажа. Периодически оглядываюсь и взмахиваю рукой. Последний контроль в глубине зала. Оглядываюсь. В проёме – пустота. Такая же как и у меня в душе.

Я что – то делаю не так? Неправильно? Подскажите. Между тем я достаточно целомудрен. При виде скабрезностий и пошлятитины несущихся из уст выродков и дегенератов заполонивших Икону Бесову плююсь смачно вголос и тотчас вырубаю рубильник ненавистный. При том, что один в комнате и стесняться вроде бы некого. Бранных слов вот не употребляю. Мизинцем не тронул что женщину что ребенка.

Утро. Прихожая. Девушка закутаная в полотенце. «Приходи еще…»... прощально провожу рукой по оголеному плечику, прижимаюсь, и вот я уже на улице. За спиной клацанье затвора. Стучащий в висках и по дей сегодняшний. Но я знаю. Придет день, и дверь отворится вновь. Я войду, тёплая ладошка коснется моих волос, задержится на отвороте пальто и я услышу: “Ну что же ты стоишь, дорогой… раздевайся, проходи..».

Да что же я за человек такой?!

6. «Как ты можешь спать с девушками моложе своего сына?»

«Да запросто. И пожал плечами».

Аргентина. Надо же. Не я один такой смурной выискался. Процедура потянула в общих чертах года этак на два. Раз пять махнуть в консульство, легализовать кучу документов, пройти комиссию медицинскую, и это архиважным окажется, то правда, там просто выжить – железное здоровье понадобится да нервы канатные, потратиться в итоге изрядно и всё того ради, чтоб в паспорте твоем появилась красивая картинка вклейка дарующая – о счастие то какое! ступить на землю далекую заморскую, с которой спустя каких – то два с половиной года ты будешь тикать не оглядываясь. Это как же надобно достать, добить, доконать, домучить… человека со стороны государства правового, демократического, ценности разделяющего, на пути стоящего… чтоб он глаза закрыв спасения искал – и где? – в Аргентине Богом забытой! Далекой, сказочной, заоблачной стране – мечте детства, где ты будешь наслаждаться жизнью в собственном ранчо, круглый год купаться в ласковых водах моря – окияна, ездить на открытом ландо, носить широкополую шляпу, тёмными звездными ночами вытанцовывать танго с прекрасными сеньоритами запивая все эти, да и многие другие тоже! благолепия соответсвующими напитками сответствующей крепости. В чем – то так оно и вышло, вычеркивая всё, за исключением напитков и сеньорит.