Автономный рейд - [25]

— Все отдал? — спросил он и, удовольствовавшись моей ухмылкой, вышел, не добавив больше ничего и затворив люк перед моим носом.

А я с наслаждением рухнул на топчан, откинулся на спину и тут же радостно уплыл в ласковый сон.

* * *

Скинули, есть такой анекдот, мужика с двадцатого этажа. Он летит, а между десятым и девятым думает себе: «Ну что ж, пока все идет неплохо». Вот так и я подумал, когда проснулся.

Лежал себе, потягиваясь, на топчанчике, смотрел в халтурно оштукатуренный потолок камеры и думал, что у меня все не так уж и погано.

Решилась проблема с взрывоопасным кейсом, нашлось где отсидеться, пока меня ищут бандиты и милиция. И ребят не подставил. Голова, правда, слегка побаливала. Но это ничего. Сейчас бы еще пожрать — и вполне можно наслаждаться жизнью.

Но сначала — то, что всегда приятно и необходимо после хорошего пересыпа. Отведя душу, я разделся до пояса и ополоснулся. Армейская привычка: мыться и есть надо не тогда, когда хочется, а когда есть возможность. Прополоскав рот и посетовав про себя, что помимо оружия не привык таскать с собой зубную щетку и пасту, я улегся подумать, ожидая дальнейших событий. Дальнейшие события начались часа через три, когда я уже устал гадать, чем сей расклад чреват и с каких таких коврижек я вчера смиренно выложил Полянкину все свое вооружение.

То, что Полянкин без серьезных оснований не станет меня убивать, я знал твердо. Его лозунг: «Нет человека — некого использовать!» Вариант, понятно, на любителя, поскольку использовать человека можно по-разному. Но меня лично он обнадеживал. Как говорила одна знакомая училка английского: меня имеют, следовательно, я существую. Будучи существующим, с течением времени можно обмануть любого. Беда в том, что я никак не мог придумать: что бы мне Полянкину посоветовать. В смысле как мне помочь ему обеспечить мою верность, чтобы он мог отпустить меня на волю без страха.

Деньги? Хорошая привязка. Ему есть что мне предложить. Пара ящичков из его кладовых способна обеспечить скромного человека на много лет. Но учтем и то, в какую заваруху я влез. Птицу видно по полету, добра молодца по соплям, а ОПГ, организованную преступную группировку, по имеющимся у нее ресурсам. Завязать страховщиков, безупречную фирму «Изумруд», подготовить документы, снарядить бомбу, которую не сумели обнаружить никакие просветки, не пожалеть самолета с пассажирами... — эти ребятки орудуют с размахом.

Такие, попади к ним в руки, на ремни порежут, и тогда все деньги мира не обеспечат моего молчания. Значит, покупать меня Михуилу бесполезно.

Вообще-то у меня была на тот случай, если из меня начнут резать ремни, страховка, но о ней я Михуилу говорить не собирался.

Страх? Запугать меня, чтобы я даже пикнуть о нем не смел, да? Ну и чем Полянкин может меня напугать? Единственный близкий мне человек — матушка.

До нее ему добраться нелегко. Даже если бы он узнал, что она живет в деревне Калужской области у тещи Боцмана. Тот купил теще фазенду, чтобы держалась подальше от дочкиного семейства. Вот на этой фазенде наши старушки и балуются при свежем воздухе с курами, поросятами и коровой.

Живности, собственно, немного — ровно столько, чтобы не скучали без смысла бытия, но и не перенапрягались. Неподалеку от них фермерствует Боцманов брат. Тоже хлопчик решительный и умелый. Мы его обеспечили небольшим арсеналом. Не знаю, как управляется брат Коля с трактором, но зато с «шоком» или «узи» не оплошает точно.

Есть ли резон Полянкину долго — авось пригожусь — держать меня в этой камере? Как ни крути — тоже вариант. Я бы на его месте, наверное, так и поступил. Если выждать, жизнь в конце концов подскажет целесообразное решение. Но мне этот вариант очень не нравился. Во-первых, отыскивая меня якобы за кражу ценности, те, кто меня нанимал, подключат органы, которые начнут баламутить моих знакомых, а там, глядишь, доберутся и до матери. Та заведет брата Колю, тот — Боцмана, Боцман — Пастуха, а тому только дай повод. Он и так, получив мое письмо, такой круговорот органики в природе устроит, что не дай бог! И где тогда гарантия, что кто-то из наших не сложит голову? Пастух же и представить не может, сколько здесь у Михуила оружия, и какого, да и о лабиринтах тутошних понятия не имеет...

Может, я просто старею? Что для боевика, что для опера, что для скотовода двадцать шесть — солидный возраст. Кому расцвет, кому начало заката. Но во всяком случае я возраст чувствую. Вот говорят, что дьявол к старости становится монахом. И верно говорят: мне даже кого-то чужого ставить в опасную ситуацию уже не по нутру. А уж тем более подставлять близких. Вот, кстати, почему я в последнее время люблю работать один.

Технологически, если бы деваться было некуда, вырвать глотку Полянкину и проткнуть кадык его сопровождающему — несложно. Полянкин и те, кто с ним, явно в этих делах не профи. Мое главное оружие — усыпляющая чужаков беззащитность — всегда при мне. Одна вот беда: что-то стал я такой чувствительный, что мне мой ножик, если начистоту, нравится больше всего как раз тем, что на нем пока ни капли человеческой крови. По крайней мере, той, о которой бы я знал. О его бывшем хозяине не сожалею, потому что он начал первый, да еще так шустро, что разбираться было некогда. Не в том самая мука, что убивать нехорошо и что жить убийцей тошно. А в том, что ничто другое меня так не заводит, как искусство нападать и ускользать. В схватке, в броске на штурм, в уходе от погони, в хитрости, с которой морочишь противнику голову. Есть азарт и адреналин. Это интересно. А вот в нудном ожидании, пока ситуация созреет, для меня только тоска и нервотрепка. Тут я пас, тут я слаб...