Автомобилья поступь - [4]

Оттуда полусгнившие трупы и кости,

Оживают скелеты под стихийными пальцами,

А небо громами вбивает гвозди.

С грозовых монопланов падают на-землю,

Перевертываясь в воздухе, молнии и кресты.

Скрестярукий любуется на безобразие

Угрюмый Дьявол, сухопаро застыв.

«Взвизгнул локомотив и, брызжа…»

Взвизгнул локомотив и, брызжа

Паровою слюною на рельсы, проглотил челюстями спиц

Трехаршинные версты. День чахоточный высох,

А вечер, расстрелянный фонарями рыжими,

Вытаращил пучеглазые витрины из под ресниц

Подмалеванных плакатов и вывесок.

Курносых от высокомерия женщин целовал неврастенник –

Электрический свет. Перегнулась над улицей модель,

А вы, связывая переулки в огромный веник,

Расплескали взорную черень на панель.

Я и сам знал, что я слаб, и

Над нами прокаркало летучее кладбище ворон.

Я, культяпая, раздул мои жабьи

Бедра и прыгнул сразу со всех сторон.

Ведь если мое сердце красно, так это же

Потому, что ею бросили совсем живым

В кипящую жизнь, как рака. Изведавши

Кипяток, я шевелю, как клешней, языком тугим.

Шевелю и нахлобучиваю до бровей железную крышу

На канкан моих великолепных и тряских костей,

И в каждом вопле автомобиля слышу

Крик, распятых наукой и людьми, чертей.

Лунные окурки

«Мы поехали с Вами в автомобиле сумасшедшем…»

Мы поехали с Вами в автомобиле сумасшедшем,

Лепечущем по детски, в Папуасию Краснокожую.

Фонари не мигали оттого, что забыли зажечь их

И погода была очаровательно-хорошая…

Сморщенный старикашка на поворотах с сердцем

Трубил прохожим, и они разбегались озабоченно.

Мы верили во что-то… Ах, всегда нам верится,

Когда мы рядом с испуганной ночью.

По рытвинам

Выйти нам

За ухабы и шлагбаумы

Было легко и весело и, кроме того, надо-же

Уехать из столичной флоры и фауны

И порезвиться экзотично и радужно.

На скалы наскакивали, о пни запинались

И дальше пролетали.

Хохотали

И мелкали мы,

Промоторили

Крематории

И неожиданно, как в вальсе,

В пескучей Сахаре любовались пальмами.

Уехали из Африки и вдруг перед мотором морем

Заиграли дали,

Мы хохотали,

Старикашка правил;

Мы в воду въехали и валом соленогорьким

Захлебнулись и умерли около яви.

Е. И.

Сильнее, звончее аккорд электричества,

Зажгите все люстры, громче напев!

Я пью за здоровье Ея Величества,

Седой королевы седых королев!

Ваше Величество! Жизнь! Не много-ли

Вам на щеки румян наложил куафер?

Скажите лакеям, чтоб меня не трогали:

Я песни спеть Вам хочу в упор.

Пропустите к престолу шута-поклонника!

Сегодня я – гаер, а завтра – святой!

Что-же время застыло у подоконника?

Я его потяну за локон седой!

Время, на жизнь поглядите! Давно она

Песенок просит, а Вы – мертвец.

Выше, размалеванные руки клоуна,

К трону, к престолу, веселый юнец!

Ваше Величество, жизнь бесполая,

Смотрите пронзительней между строк!

Разве не видите там веселые

Следы торопливых гаерских ног?

Сильнее, звончее аккорд электричества!

Жизнь, осклабьтесь улыбкой больной!

К Вам пришел я, Ваше Величество,

Ваш придворный искусный портной!

Грустным вечером за городом распыленном

Когда часы и минуты утратили ритм,

В летнем садике, под разбухшим кленом,

Я скучал над гренадином недопитым.

Подъезжали коляски, загорались плакаты

Под газовым фонарем, и лакеи

Были обрадованы и суетились как-то,

А бензин наполнял парковые аллеи…

Лихорадочно вспыхивали иллюминации мелодий

Цыганских песен и подмигивал смычок,

А я истерично плакал о том, что, в ротонде

Из облаков, луна потеряла пустячок.

Ночь прибежала, и все стали добрыми,

Пахло вокруг электризованной весной,

И, так как звезды были все разобраны,

Я из сада ушел под ручку с луной.

«Ночь встала – и месяц плешивый…»

Ночь встала – и месяц плешивый

С вей в траурном танце плывет;

Как бального платья извивы –

Растрепанных тучек полет.

Оркестр трубящий и гулкий

Льет всплавленный гром в синеву…

Вы снова, земля, на прогулке

И снова я рядом плыву.

Как груди огромной и полной

Волненье притяжно-сильней –

Вздымаются пышные волны

Взметенных приливом морей.

Плывем мы, влюбленная пара,

Казбек – словно белый esprit…

Надо тьмущею тьмой тротуара

Созвездий горят фонари.

«Отчего сегодня так странна музыка?..»

Отчего сегодня так странна музыка?

Отчего лишь черные клавиши помню?

Костюм романтика мне сегодня узок,

Вспоминанье осталось одно мне.

В моей копилке так много ласковых

Воспоминаний о женщинах и барышнях;

Я их опускал туда наскоро,

И вот вечера мне стали страшны.

Писк мыши, как скрипка, писк мыши, как ведьма.

Страшно в прелюдии огромного зала;

Неужели меня с чьим-то наследием

Жизнь навсегда, навечно связала?

И только помню!.. И в душе размягченной,

Как асфальт под солнцем, следы покорные

Чьих-то копыт и шин разъяренных!

– Провалитесь, клавиши чопорные!

«Прихожу в кинемо; надеваю на душу…»

Рюрику Ивневу.

Прихожу в кинемо; надеваю на душу

Для близоруких очки; сквозь туман

Однобокие вальсы слушаю

И смотрю на экран.

Я знаю, что демонстратор ленты – бумажки

В отдельной комнате привычным жестом

Вставляет в аппарат вверх тормашками,

А Вы все видите на своем месте.

Как-то перевертывается в воздухе остов

Картины и обратно правильно идет.

А у меня странное свойство –

Я все вижу наоборот.

Мне смешно, что моторы и экипажи

Вверх ногами катятся, а внизу облака

Что какой-то франтик ухаживает,

Вися у потолка.

Я дивлюсь и сижу удивленно в кресле.