Автоквирография - [78]
Вдруг становится слишком холодно, а согреться невозможно. Мы смеемся, прижавшись друг к другу в сюрной нирване – он здесь, в моем доме, с моими родителями. Я тащу Себастьяна по коридору к двери, снимаю с крючка свой худи и протягиваю ему. Худи темно-красный с белой надписью С-Т-Э-Н-Ф-О-Р-Д на груди.
Себастьян терпеливо ждет, когда я застегну ему «молнию».
– Тебе идут эти цвета! – говорю я, восхищаясь результатом.
– К сожалению, я уже учусь в местном университете.
«Это пока», – думаю я. Боже, раз Себастьян готов принять нас – наши отношения, – многое изменится. Если он хочет остаться в своем универе, каминг-аут исключен. Кодекс чести Бригама Янга он нарушает уже тем, что здесь находится. Но ведь есть и другие университеты…
Сюр, полный сюр! В другом конце коридора мои родители хохочут над тем, что папа брезгует прикоснуться к сырой курице. Хохочут так, что пополам согнулись. Похоже, сегодня вечером оба решили ни о чем не беспокоиться. Они понимают, что нам с Себастьяном нужно провести вместе несколько часов, как любой другой паре. Вымыть руки перед едой – больше они ни о чем нас не просят.
– Кстати об университете…
Я вздрагиваю, когда Себастьян об этом заговаривает. До меня только сейчас доходит: мы не общались всего три недели, а за это время определились мои планы на будущее. Он не в курсе, куда я поеду в августе.
– Тебя ведь почти везде приняли, да?
– Ага. – Я расстегиваю ему «молнию» на худи так, чтобы видеть шею и ключицы. Кожа у него гладкая, загорелая. Хочу раздеть его до пояса и провести фотосессию!
Я тяну с ответом.
– Ну и?
– Я собираюсь в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, – отвечаю я, заглянув ему в глаза.
Несколько напряженных мгновений Себастьян молчит. На шее у него быстро-быстро пульсирует жилка.
– Значит, ты будешь учиться не в Юте?
– Нет, не в Юте, – подтверждаю я, поморщившись, затем улыбаюсь в надежде смягчить свой ответ. – Но ведь и ты, вероятно, не будешь?
Себастьян немного расстраивается.
– Кто знает… – Его ладонь ложится мне на грудь и скользит вниз, к животу. У меня все напрягается. – Когда уезжаешь?
– Наверное, в августе.
– Как твой роман?
Живот мне сводит судорога, и я аккуратно убираю его ладонь с пупка.
– Все в порядке. Пошли, выпьем чего-нибудь.
Себастьян отправляет сообщение родителям о том, что придет поздно. Они не отвечают.
Этот вечер я буду помнить до конца дней своих, и это не пустая болтовня и не преувеличение. Родители словно чем-то закинулись и отжигают не по-детски. Хейли буквально рыдает от смеха. Себастьян едва не давится водой, когда папа рассказывает свой любимый дурацкий прикол про уточку, которая забрела в бар и заказала изюм. Когда наши тарелки пустеют, я прямо за столом беру Себастьяна за руку, и несколько мгновений родители смотрят на нас с обожанием и тревогой. Потом они предлагают нам десерт.
Этого я и хочу для нас. Перехватывая взгляд Себастьяна, я каждый раз пытаюсь донести до него: «Видишь? Вот как могло бы быть! А ведь так могло бы быть всегда». Но потом я читаю ответ, похожий на камень в потоке его мыслей: «Да, могло бы, но я потеряю все, что имею, и всех, кого знаю».
Если честно, я не могу винить Себастьяна в том, что пока игра для него не стоит свеч.
Минут через двадцать после начала «Спектра»[60] мама с папой уходят спать. Они поднимают храпящую Хейли с кресла и ведут ее по лестнице. Папа бросает взгляд через плечо – удачи, мол, но чтобы никакого секса на диване – и исчезает на втором этаже.
И вот мы одни в гостиной. Перед нами телеэкран, светящийся призрачно-голубым, и гигантская чаша с попкорном, к которому мы почти не притронулись. Сначала мы даже не шевелимся, потому что уже держимся за руки под пледом. Суть происходящего открывается мне постепенно, эдакими вспышками. Интересно, а у Себастьяна так же? Мне просто не верится, что он здесь, что мы снова вместе, что мои родители общаются с нами спокойно, как с самой обычной парой.
Но голосок, целый день звеневший у меня в мыслях, набирает силу, и я чувствую, что его больше не заглушить.
– Я должен кое-что тебе сказать, – решаюсь я.
Себастьян поворачивается ко мне. Левая сторона его лица подсвечена телеэкраном, что вместе с острым подбородком, выступающими скулами и встревоженным взглядом делает его похожим на Терминатора.
– Давай.
– Напортачил я конкретно. – Я делаю глубокий вдох. – Когда ты меня бросил, я вконец рассиропился. Даже день тот помню плохо. Вспоминаю, что несколько часов катался по городу, потом поехал к Осени. Я плакал, соображал плохо…
Похоже, Себастьян тотчас догадывается, в чем дело, потому что он резко вдыхает через нос, словно охая.
Я киваю и выдаю медленное, полное раскаяния «ага».
Себастьян кивает в ответ и поворачивается к телевизору.
– Осси в порядке, я в порядке. Мы уже поговорили о том вечере. Ситуация стремная, но мы справимся. Просто я… не хотел скрывать это от тебя.
– На всякий случай уточню: вы с ней занимались сексом?
Я отвечаю не сразу: слишком сильно давят стыд и чувство вины.
– Да.
У Себастьяна снова начинается тик.
