Автобиография - [24]
Решив, что в период подготовки допустил по неопытности какую-то ошибку, я замыслил повторить попытку. Три дня приготовлений, заклятье… Теперь, конечно, никаких затрещин, я стал осторожнее: просто понаблюдаю, невидимый, за тем, что делается в бет га-мидраше…
Но стоило мне войти, как один из товарищей попросил разъяснить ему сложное место в Талмуде. Значит, опять — неудача, полное крушение надежд.
Я потребовал от проповедника объяснений. Нисколько не краснея, тот заявил: «Если действительно были соблюдены мои предписания, то осечка объясняется вашей природной неспособностью освободить тело от всего видимого».
Так мне пришлось отказаться от заветной мечты. За этой разрушенной надеждой последовало вскоре новое разочарование. Из предисловия к имевшейся у меня Книге ангела Разиэля [88] (по преданию, упомянутый ангел будто бы дал ее Адаму и Еве после того, как они вкусили от Древа познания) я вычитал, что она охраняет от пожаров. И верно: вспыхнул не наш дом, а соседний; наш загорелся от разносящихся искр, и имущество вместе с Книгой Разиэля в дыму и пламени вознеслось к небесам.
Не ограничиваясь литературой о каббале, я старался вникнуть в дух ее. Эта наука (если она вообще заслуживает такого имени) облекает тайны природы в притчи и аллегории. Я же хотел тайны раскрыть, превратить иносказания в знание, основанное на разуме.
Но я не мог в полной мере добиться цели, ибо вообще имел еще самые скудные понятия о науках. Однако кое-что мне удавалось. Например, я смог объяснить себе начало начал, с которого каббалисты обычно приступают к изложению своей науки.
Оно состоит в следующем: до сотворения мира все бесконечное пространство было заполнено существом Бога. Он захотел создать мир, чтобы явить Свои качества, относящиеся к существам вне Его. С этой целью Бог сосредоточил Себя в центре совершенства, а в образовавшееся вследствие этого пустое пространство пустил десять концентрических светлых кругов, из которых впоследствии образовались разнообразные фигуры (парцуфим[89]) с известными ступенями, нисходившими до настоящего чувственного мира.
Я, в отличие от каббалистов, никак не мог принять все это в буквальном смысле. Мне трудно было представить, каким образом проистекало время до сотворения мира: я знал из Море невухим, что время есть лишь модификация мира и, следовательно, без последнего не может быть даже воображаемо.
Как Господь мог наполнять Собой какое-либо пространство, хотя бы и бесконечное? Как Он, будучи беспредельно совершенен, сжал Себя и вместил в собственный центр?
Я попытался ответить на возникшие вопросы так. Бог — не по времени, а по самой сущности Своей — был до сотворения мира; все предметы вне Божества, как мыслимые, так и явленные, зависят от Него: Господь — их первопричина. Сотворение мира, таким образом, может быть понято не как созидание из ничего, не как возникновение чего-либо независимого, а только как творение из себя самого. Приняв, что все сущее имеет разные градации совершенства, мы для объяснения их способа созидания должны представить себе различные ступени ограничения человеческого существа, начиная от бесконечности и заканчивая материей. Вообразим же начало этого ограничения фигурально в виде центра бесконечного.
В самом деле каббала есть не что иное, как дальнейшее развитие спинозизма. В ней не только само возникновение мира объясняется ограничением Божественной сущности, но и возникновение всякого рода других существ и их взаимоотношения определяются теми или иными свойствами Бога. Господь как последний субъект и последняя причина всего, что ни на есть, именуется Эйн-соф [90] (бесконечное, о котором, рассматриваемом само по себе, ничего не может быть сказано). Но по отношению к бесчисленным конечным существам в Нем наблюдаются определенные качества, число которых каббалисты ограничивают десятью и называют десять сфирот. В книге Пардес рабби Моисея Кордоверо [91] разбирается вопрос: должны ли эти сфирот быть рассматриваемы как само Божество или нет?
Однако легко понять, что изучение Божественной сути не представляет бо́льшей сложности, чем постижение природы какого-либо иного существа.
Под десятью кругами я представлял себе десять предикаментов Аристотеля [92], которые я узнал из моего Море невухим, общие качества предметов, без которых они не могут быть мыслимы и т. д.
Категории в строгом критическом смысле — это логические формы, относящиеся не к логическому, а к реальному объекту, который без них невозможно себе представить. Таким образом, они лежат в основе самого субъекта, но становятся предметом сознания лишь через связь с реальным объектом. Следовательно, они представляют сфирот, которые соотносятся с Эйн-соф, но проявляют свои качества через особую связь и воздействие на объекты природы. Их число может определяться по-разному в зависимости от контекста. Эти рассуждения могли навлечь на меня большие неприятности. Каббалисты считают, что их наука не человеческая, а Божественная, и, следовательно, объяснять ее тайны, согласуясь с разумом и природой, бессмысленно и грешно. Поэтому, чем разумнее становились мои предположения, тем более ополчались на них каббалисты, считающие Божественным лишь то, что необъяснимо. Поэтому я счел за лучшее держать свои мысли при себе. Рукопись, посвященная вышеназванным предметам, до сих пор хранится у меня неопубликованной. Отбросив ложную скромность, осмелюсь сказать, что она — памятник человеческому уму, стремящемуся через все препоны к совершенству.
