Австрийский моряк - [124]

Электроквартирмайстер Отто Ледерер, двадцати четырех лет, из Кашау в Словакии, плавал с нами с самого начала и делил все неудобства и опасности три с половиной года, поэтому мы были убеждены, что даже сам Радецкий не удостоился бы более торжественных проводов.

Мы не были впечатлительными по своей природе, но каждый осознавал, что, когда придет его час, возможно, не будет времени для церемоний. Мы с Д'Эрменонвилем побрились и надели парадную белую форму. Все свободные от вахты моряки построились и стояли с непокрытыми головами, пока я произносил последние слова над обернутым в одеяло телом, лежащим на носилках. Я перешел к заупокойной молитве «Anima ejus, et animae omnium fidelium defunctorum per misericordiam Dei requiescat in pace…»[42]. Матросы подняли винтовки и дали три залпа в бездонное голубое небо. Затем Невеселый дернул за узел-петлю на груди мертвеца. Тело с привязанным железным грузом выскользнуло из-под красно-бело-красного знамени и полетело в море. Несколько секунд оно покачивалось за кормой, пока выходил воздух, а потом исчезло.

В следующие десять дней не произошло ничего достойного упоминания, U26 держала обратный путь в Дураццо на устойчивых шести узлах, с помощью двух старых дизелей и переделанного британского адмирала. Конвои пытались избегать подводных лодок, но теперь в этом заключалось и преимущество: подводная лодка могла держаться подальше от конвоев; как мы, так и они хотели лишь как можно незаметнее добраться до дома. Мы увидели только одно судно: маленькую шхуну к югу от Кефалонии.

Вообще-то это больше напоминало плавание на яхте для нищих, большую часть времени мы штопали изодранную одежду и готовили скудную пищу под лучами осеннего солнца. У меня есть фотография, где я на палубе с Легаром, доктором Вейтом и профессором и его женой, с подписью: «30 сентября 1918 г., к югу от Крита».

Фрау Вёртмюллер была в плохом состоянии, когда мы взяли ее на борт. Она чуть не умерла от тифа в тюрьме Наблуса, и пеший переход из Мегиддо ее вымотал. Но отдых, морской воздух и новая одежда, пусть даже это матросский комбинезон, сотворили с ней чудо. Мы установили брезентовую ширму, чтобы отгородить носовую часть для нее и медсестры Одельги.

Скажу только одно: мне хотелось бы, чтобы сестра милосердия Кэти Одельга взамен предоставила бы и команде немного личного пространства, но у нее была другая точка зрения на этот счет. Она была из Винер-Нойштадта, около двадцати лет, невысокая, но, как выяснилось, довольно привлекательная (как только с нее смыли пыль), и с твердым характером. В первые пару дней на борту она таяла на глазах, но очень быстро пришла в себя и попыталась реорганизовать U26 по образцу медицинского подразделения: ворчала на команду, чтобы заправляли койки, как в госпитале, и т.д. Все проводили большую часть времени на палубе: температура внизу была, как обычно, кошмарной. Но через несколько дней я начал замечать, что фрегаттенлейтенант д'Эрменонвиль проводит все больше свободного времени с фройляйн Одельгой, обучая ее основам навигации, основам работы с секстантом и другим подобным навыкам, который, вероятно, могли пригодиться в больничной палате. Я решил за этим присматривать.

Последние недели мировой войны для Средиземноморья оказались довольно мирными. Хотя этого было недостаточно, чтобы потерять бдительность. Каждую ночь мы поднимали антенну и слушали выпуски новостей из Науэна, Полы и с Мальты; даже после внесения необходимых поправок на пропагандистскую ложь, стало ясно: мы проиграли войну. Каждый вечер поступали новости о сражениях во Франции — сначала к западу от «неприступной» линии Гинденбурга; потом на востоке от нее. Словосочетание «войска Соединенных Штатов» произносили теперь все чаще. Как сообщали, Болгария объявила о перемирии, и в британских выпусках новостей говорили, что турки собираются последовать ее примеру. В немецких же новостях начала появляться красноречивая фраза: «Запланированный и организованный тактический вывод войск на подготовленные позиции».

Но пока мир вокруг рушился, кое-кто на борту подлодки был озабочен делами личного характера. Утром первого октября мой помощник появился в крошечной каюте, где я наслаждался кофе из оловянной кружки (хорошо хоть в Хайфе удалось раздобыть немного настоящего кофе в зернах, мы жарили его в консервной банке при помощи паяльной лампы). Д'Эрменонвиль энергично отдал честь.

— Герр командир, разрешите обратиться, у меня срочная просьба.

— Продолжайте, д'Эрменонвиль.

— Я хочу жениться на сестре Одельге. Если можно, сегодня.

Ему пришлось похлопать меня по спине, потому что я поперхнулся кофе. Когда я обрел дыхание и смог говорить, то сухо ответил, что он потерял голову: основанием для подобного вывода является:

Первое. Как простому фрегаттенлейтенанту для вступления в брак ему требуется два разрешения — Военного министерства и командира, — и он вряд ли получил бы таковое даже в мирное время, причем процесс получения занял бы несколько месяцев;

Второе. И ему, и невесте меньше двадцати одного года, и, следовательно, требуется разрешение родителей обеих сторон, а к этому можно прибавить уже сказанное ранее;