Австриец - [10]

— Я думаю, пора заканчивать, агент Фостер. — Я стиснул челюсть, только чтобы самому не разрыдаться при нем. — Я не знаю, где те люди. Мне больше нечего вам сказать.

Он тяжко вздохнул, сложил бумаги обратно в папку и медленно поднялся.

— Ну что ж, доктор Кальтенбруннер. Это ваше решение, и я его уважаю. Обещайте только, что дадите мне знать, когда передумаете. Пока я все еще могу что-то для вас сделать.

С этими словами он протянул мне руку.

— Я не хотел вам говорить раньше, потому как вы вряд ли были бы в состоянии четко думать во время разговора, — произнес он тихо, все еще держа мою руку в его. — У вас родился сын, доктор. Три недели назад. Похож на вас, как две капли. Она назвала его Эрнстом, в честь отца, а еще уговорила меня поставить вашу фамилию вместе с её в его свидетельство о рождении. Вспомните об этом, когда в следующий раз начнете сомневаться в её чувствах к вам. И дайте знать, когда решите, что готовы сотрудничать.

Он быстро развернулся и вышел из камеры. Я стоял совершенно неподвижно, все еще в шоке от новостей, пока охранник не приковал меня к своей руке и не отвел меня обратно в камеру. Я медленно дошел до кровати, свернулся в калач под одеялом, которое я натянул поверх головы, и только тогда беззвучно разрыдался.

Линц, октябрь 1913

— Он рыдал, как девчонка, говорю тебе!

Йоханнес уже собрал вокруг себя большую группу наших одноклассников, которые пропустили драку и теперь не могли дождаться услышать все сочные подробности того, как я поставил известного хулигана Бернарда Ланге на место. Кто бы мог подумать, что такое вот незначительное событие вдруг принесет мне такую популярность? Ребята, которых я даже не знал, окликали меня по имени и спешили пожать мне руку. Даже старшеклассники, никогда не снисходившие до того, чтобы обратить на меня хоть какое-то внимание, хлопали меня по плечу и звали погонять с ними мяч после уроков.

Я же только ухмылялся смущенно, пытаясь понять, как тот факт, что я кого-то избил, вдруг принес мне всеобщее уважение и дружбу. Моя мать, например, пришла в совершеннейший ужас, когда ей пришлось отмывать мои окровавленные руки в тот день, и повторяла, какой я совершил ужасный поступок и как она никак от меня такого не ожидала.

— Эрнст, насилие — это не ответ, — строго говорила она, усердно отчищая мою рубашку. — Любой конфликт всегда можно разрешить разговором.

— Перестань, Тереза! — Мой отец сразу же перебил её. — Ты же сына растишь, а не дочь. Мальчики дерутся, это вполне нормально. Если уж на то пошло, это нужно поощрять, а не ругать его за это. Не слушай свою мать, сынок, ты все сделал правильно, и я горжусь тобой.

— Я не хочу, чтобы он вырос жестоким человеком, — мама возразила тихим голосом.

— Он вырастет человеком, который сможет постоять за себя и других.

— Между умением постоять за себя и злоупотреблением своим положением сильнейшего очень тонкая черта, — мать повторила, на этот раз едва слышно. Я тогда не понял, что она имела в виду.

Я размышлял над её словами, в то время как Йоханнес добавлял новых деталей в свою возбужденную речь. Тогда-то я и увидел её снова, ту девочку, которая и была причиной всему случившемуся. Она стояла неподалеку с двумя её подружками и улыбалась мне. Я улыбнулся в ответ и, после секундного раздумья, направился к ней, немедленно вызвав шепотки и хихиканье её одноклассниц.

— Привет. — Это было все, что пришло мне в голову, принимая во внимание, что я рос с двумя братьями и без единой сестры, и соответственно понятия не имел, о чем вообще нужно разговаривать с девочками. Когда тебе всего десять, ты не общаешься с девчонками, это что-то вроде неписанного правила. Мальчишки дружат с мальчишками, а девочки с девочками, и мы с моими друзьями однажды даже заключили пакт о том, что никогда не женимся.

— Девчонки бестолковые, — Ханнес любил ворчать, бросая очередной взгляд через плечо в направлении учениц соседней школы для девочек, сидевших в кругу на заднем дворе, который делили наши школы, и хихикающих над чем-то. — Все, что они делают, это сплетничают и смеются все время.

— Ага, а еще постоянно меняются этими своими дурацкими анкетами с дурацкими картинками и вопросами, — немедленно согласился Бруно, еще один наш одноклассник.

— И песни они глупые поют все время, и рифмовки всякие придумывают! — Петер, который страдал больше всех нас из-за этих самых рифмовок, так как был самым толстым в классе, также скорчил рожу в сторону девочек.

— Представляете, когда вырастем, нам придется жениться на одной из них и жить с ней в одном доме! — Ханнес сказал громким шепотом, сделав такие огромные глаза, как будто это было самым страшным, что могло с кем бы то ни было случиться.

— Не собираюсь я жить в одном доме с девчонкой! — Петер запротестовал.

— Не только жить, тебе еще и спать с ней придется в одной постели! — Бруно поддразнил его, и мы все захихикали.

— Ффу! Не собираюсь я никакую девчонку к себе в постель класть! Может на полу спать, если хочет, мне дела нет.

— Слишком много проблем с ними, — Петер заключил. — Предлагаю всем здесь и сейчас согласиться, что мы никогда не женимся.