Австралийский робинзон - [28]
Через день-два я чувствовал себя у европейцев как дома и всячески старался быть им полезным, рассказывая все, что знал, о стране. Корабль, с которого они сошли, вскоре должен был вернуться с новой партией людей, запасами продовольствия и орудий. По просьбе европейцев я теперь от них не уходил, хотя, по правде говоря, у меня от страха поджилки тряслись: вот, думаю, два молодых туземца приведут к своему племени союзников — и тогда мне несдобровать.
И действительно, они вскоре вернулись, и, конечно, не одни. Теперь силы были явно неравны, и, видя это, туземцы решили действовать. От меня они требовали, чтобы я им помог, иначе грозились вместе с англичанами прикончить и меня.
Я вконец растерялся. Если я расскажу новым поселенцам, какая опасность нависла над ними, они с перепугу могут прибегнуть к силе, а их так мало, что к добру это не приведет. Вот я и стал поддакивать туземцам, будто бы я заодно с ними, только все уговариваю их подождать, пока придет корабль, тогда, мол, добычи будет гораздо больше.
Доводы мои подействовали, но ненадолго. Видя, что терпение туземцев подходит к концу, я предупредил белых, чтобы они не зевали, а сам взял ружье и пригрозил, что застрелю первого, кто подымет руку на чужеземцев. Впрочем, тут же я обещал, что корабль привезет всем туземцам богатые подарки…
Австралийцы утихомирились на время, занялись охотой и ловлей рыбы. Наша же группа была начеку и каждую ночь выставляла караульных.
В один прекрасный день я наконец углядел в заливе корабль и поспешил сообщить эту новость и европейцам и туземцам. Последние пришли в восторг, скакали вокруг меня, хлопали по плечу, очень были рады, что я их не обманул; ну и, кроме того, они были уверены, что получат подарки. Немного им все же было не по себе: как-никак они собирались убить белых, так не лучше ли им уйти в лес? Но я велел остаться. Пока они ничего плохого не натворили, рассудил я, вот если бы они напали на белых, ну, тогда другое дело, их бы всех расстреляли или повесили.
Корабль (его название я забыл), приближавшийся по заливу, сел на мель милях в трех от берега. С него спустили лодку, двое — как я узнал позже, мистер Батман и мистер Ведж — сели в нее и поплыли к берегу. Я пошел в лагерь туземцев и постарался им растолковать, как они должны себя вести.
При виде меня вновь прибывшие белые очень удивились. Особенно их поразил мой рост. Ганн — белый, остававшийся на берегу за старшего, — объяснил, кто я и как сюда попал. Мистер Батман задал мне несколько вопросов. Я сказал, что прибыл на корабле, названия которого не помню, что было это лет двадцать назад, а может, и больше, откуда мне знать, если я потерял счет времени. Мистер Батман предложил мне остаться с белыми и спросил, что, по-моему, лучше всего подарить туземцам. Я посоветовал прежде всего дать им хлеба. Moи новые друзья немедленно отрядили на корабль лодку, и она вернулась с двумя мешками бисквитов. Их роздали туземцам этой же ночью на большом корробори, которое произвело на гостей очень сильное впечатление.
Теперь моя задача состояла в том, чтобы поддерживать хорошие отношения между европейцами и туземцами. Я справлялся с ней настолько хорошо, что в ближайшие дни, когда судно сняли с мели, мы сгрузили с него провизию, кузнечные, плотницкие и другие инструменты, зная, что ничем не рискуем.
Работа закипела. Прежде всего срубили времянку для миссис Батман с детьми, чтобы она могла сойти на берег, а когда корабль ушел, приступили к строительству постоянных домов.
Я, не таясь, изложил мистер Веджу мое дело, объяснил, что меня денно и нощно грызет тревога, как власти отнесутся к беглому каторжнику с «Калькутты». Мистер Ведж пообещал замолвить за меня словечко губернатору провинции и употребить все свое влияние, чтобы после стольких лет мытарств я мог управиться на землю Ван Димена свободным человеком, я не арестантом.
Можете себе представить, с каким нетерпением я ждал возвращения судна из Хобарта. А пока я выступал в роли переводчика и редко покидал лагерь, опасаясь, как бы в мое отсутствие не возникли ссоры, которые мог уладить только я, как друг обеих сторон.
Мистер Ведж пожелал предпринять экскурсию в глубь страны, а меня избрал своим проводником. С нами отправились еще двое туземцев и трое сиднейских чернокожих. Первую остановку мы сделали на большом озере Кеингеанг, а отсюда пошли к довольно высокой горе Буниванг, откуда открывался прекрасный вид. Мистер Ведж сделал здесь несколько зарисовок. Около Вуронго я показал ему водопады, где в свое время ловил массу угрей. Желая сделать мне приятное, мистер Ведж окрестил водопады моим именем. В последующие два дня мы пересекли прекрасную огромную равнину; сейчас она усеяна фермами зажиточных колонистов, которые трудятся, не покладая рук. Нет смысла рассказывать, что мы видели, об этом и без того много написано. Достаточно сказать, что мистер Ведж был поражен и восхищен просторами страны, открывавшими богатые возможности для земледелия и животноводства. Об этом он сообщил в своих отчетах[43].
Мы побывали и в моей старой рыбацкой хижине на реке Карааф, а по дороге к ней стреляли птиц на реках и озерах, стараясь, чтобы туземцы это видели и прониклись страхом перед огнестрельным оружием. По приказанию мистера Веджа я всех встречных приглашал посетить наш лагерь и обещал, что там они получат подарки: одеяла, ножи, платки. Многие отвечали, что придут.
В декабре 1971 года не стало Александра Трифоновича Твардовского. Вскоре после смерти друга Виктор Платонович Некрасов написал о нем воспоминания.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.