Аврелия - [62]

Регул в этом отношении был более счастлив благодаря своим подкупам и пронырливости. Он добился того, что завладел целой партией таких прокламаций, донес об этом императору, раскрыл цель заговора и сообщил цезарю имя военачальника, злоумышлявшего против его могущества. Больше Регул ничего не знал, и вот почему все его рассказы о заговоре были неточными и достаточно темными, вот почему он дополнял рассказ своими измышлениями и припутывал к нему ни в чем не повинных христиан.

Второй заговор имел целью заменить Домициана одним почтенным шестидесятипятилетним старцем Нервой, который дважды носил консульское достоинство. Этот заговор возник сейчас же после дакийской войны. Заговорщики вели дело с такой тщательной предосторожностью, с такой заботливостью скрывали свои планы от возможных свидетелей, что Домициан и о нем ровно ничего не подозревал. Императору даже никто не мог сообщить о нем, так как ни Регул, никто другой из пресмыкавшихся вокруг цезаря лиц — никто ничего не знал. И заговорщики терпеливо ждали конца задуманного, решившись в крайнем случае прибегнуть даже к насилию и убийству.

Домициан знал о заговоре лишь то, что Аполлоний Тианский предсказал однажды Нерве трон. Но мало ли было тогда всяких предсказаний! Было совершено человеческое жертвоприношение, и предсказание было прочтено Аполлонием по внутренностям жертвенного ребенка. На самом деле ребенок был принесен в жертву с обоюдного согласия Аполлония и Нервы; они заранее, без сомнения, знали, что им скажут внутренности несчастного ребенка, — короче, гадание было самой простой комедией, обман был совершен лишь для вящего успеха заговора.

Как бы то ни было, но обещанное Нерве высокое звание сильно обеспокоило подозрительного Домициана, и Аполлонию пришлось испытать на себе все неприятные последствия императорской немилости. Но Аполлоний для усыпления подозрительности Домициана изобрел весьма остроумное средство, умело рассчитывая на наивность и простодушие императора: он испросил аудиенцию и торжественно преподнес Домициану какие-то редкости, вывезенные им из дальних стран в одно из своих путешествий. И Домициан успокоился. С этой же целью, чтобы добиться благосклонности Аврелии, этот философ подарил и ей несколько мурринских ваз, вызвавших, как мы видели, столь наивное восхищение молодой девушки.

Таким образом, оба описанных заговора делали, в сущности, положение императора крайне опасным. Хотя он и не видел прямых и явных от того себе опасностей, однако какое-то предчувствие не давало ему покоя, какая-то беспредельная грусть щемила ему сердце.

Гирзут принимал деятельное участие в обоих заговорах. Здесь он дал полный простор своей ненависти к Домициану. С каким-то наслаждением Гирзут окунулся в эту пучину мести, с какой-то жадностью ухватился за проекты заговорщиков. Кто мог им быть полезнее Гирзута? Кто лучше его мог знать все привычки цезаря? Кто лучше его мог видеть и слышать все, что делалось при дворе цезаря, в его галерее? И заговорщики приняли его в свою среду с радостью. Цезарь же смотрел на него слишком снисходительно, видел в нем самого обыкновенного шута и не мог предположить, чтобы этот несчастный урод был для него опасен. Сам же Гирзут был очень серьезен и смышлен для своих лет: он понял всю важность заговоров, а со своей стороны также не мог упустить случая отомстить Домициану за частое упражнение в стрельбе из лука по его рукам.

Гирзут с одинаковой преданностью служил и тому, и другому лагерю, с одинаковым умением помогал заговорщикам в трудных случаях, но вместе с тем ничто не могло заставить его проболтаться одним про других, открыть одним то, что должно и может интересовать только других. Он не мог быть предателем, изменником — и не был им. Все поручения, которые ему давались, он исполнял с точностью и умел хранить тайну заговора как самый опытный и уже искушенный в жизни человек. К общему делу у него примешивался его личный интерес, и он делал все, чтобы быть полезным товарищам и в то же время чтобы скрыть свое двойное участие в заговорах против жизни и благополучия своего сумасбродного благодетеля. Да и был ли Домициан для него «благодетелем»? Гирзуту совсем не было дела до того, откуда придет месть ненавистному императору, — лишь бы пришла, и он усиленно стремился к этой мести по двум причинам, так как это было и выгоднее и удобнее.

Урод давно заметил, что галерея из прозрачных камней была чем-то вроде кабинета, где решались дела наиболее важные и секретные, откуда выходили проекты самые рискованные и по замыслу ужасные и куда Гирзуту как лицу, ничего общего с этими проектами не имеющему, доступ был закрыт навсегда. А между тем его замыслы требовали невидимого присутствия его в галерее и знакомства со всеми подробностями Домициановой политики. Проект стать невидимым свидетелем всех совещаний императора очень понравился Гирзуту, но был не из легких. Гирзут, однако, решил достичь своего. Он обратил внимание на статую Минервы в галерее, и вопрос был решен. Внутри бронзового пьедестала, на котором красовалась богиня, он устроил себе отличное наблюдательное место. Одним словом, дело было сделано, и у Домициана не было от Гирзута никаких тайн, а раз от него не было, то все было известно и заговорщикам.