Аврелия - [41]

Верхом на лошади в сопровождении единственного слуги скакал я всю ночь. В полдень следующего дня я уже подъезжал к тому месту, где должен был показаться дом моего отца. Картина, представившаяся моим глазам, была до такой степени неожиданна, что я подумал, не заблудились ли мы и не во сне ли все это происходит. Дом и все строения оказались разрушенными до основания. Знаменитое дерево уничтожено.

«Что сталось с моим отцом?» — думал я, холодея от ужаса.

В это время среди развалин я заметил человеческую фигуру, в которой сейчас же узнал старика Сосифата, вольноотпущенника, бывшего моего воспитателя.

«Сосифат! — закричал я ему издалека. — А где отец? Ради всех богов, отвечай мне скорее».

От него я узнал печальную весть, что прошлой ночью отец был зверски убит Федрией.

Он рассказал мне затем все подробности этого ужасного и в то же время таинственного происшествия. Сам Сосифат был в отсутствии. Когда он вернулся, то глазам его представилась та же картина, что и мне. Оказалось, что двести рабов, действовавших по наущению и под руководством Федрии, напали на наш дом и разрушили его, причем Федрия собственноручно убил моего отца. От всего, что было прежде, не осталось камня на камне.

— Что же дальше? — спросил Вибий, видя, что молодой человек остановился и дальше не продолжает. — Удалось ли узнать, чем было вызвано это злодеяние и куда девались преступники?

— Большая часть этих негодяев явились ко мне с повинной, умоляя о прощении, что я и должен был сделать, так как нельзя же было казнить такое количество людей. Что касается самого Федрии, то его и след простыл. В течение шести месяцев я рыскал по всей Италии, разыскивая этого негодяя, и все бесполезно.

— Действительно, все это очень странно, — заметил задумчиво Вибий.

— Что же касается причины этого гнусного злодеяния, — продолжал Метелл, — то мое предположение вот каково. Описываемые события разыгрались как раз в то время, когда Домициан объявил себя богом и велел поставить в Капитолии свою золотую статую. Я убежден, что разрушение домика Веспасиана и Тита понадобилось для того, чтобы уничтожить следы его плебейского происхождения, о котором красноречиво напоминала вилла моего отца. В этом случае Федрия был орудием Марка Регула, а Регул — исполнителем заветных желаний Домициана.

Теперь мне остается сказать несколько слов о себе самом. В Риме ходили разнообразные слухи относительно истинной причины внезапной смерти императора Тита. Высказывалось предположение, о котором я уже вам говорил, что Домициан отравил своего брата, очищая себе путь к трону. Совершенно неожиданно для себя я в один день был арестован и тотчас же был представлен перед судом по обвинению в распространении этих слухов. Все мои объяснения и оправдания оставались тщетными, и я был приговорен к смертной казни. К счастью, по пути к месту совершения надо мной этого ужасного приговора встретился кортеж великой весталки. По старинному римскому обычаю, весталка могла освобождать от наказания тех осужденных, которые случайно встретятся ей на пути. И вот благородная Корнелия оказала мне эту милость, дав сопровождавшему меня центуриону письменный приказ о моем освобождении. Таким образом на первый раз мне удалось увернуться из рук Регула.

— Молодой человек! — прервал его Вибий. — После всего, что я услышал, я могу подать лишь один совет: оставь Рим как можно скорее. Марк Регул не такой человек, который легко отказывается от достижения намеченной цели.

— Я это, конечно, и сделаю. Но прежде, однако, мне бы хотелось взглянуть на Парменона. Мне почему-то кажется, что это и есть Федрия, которого я вот уже два года безуспешно разыскиваю!

— А теперь до свидания, — сказал Вибий, — поспеши исполнить мой совет и уезжай скорее из Рима.

XI. Цесаревна и рабыня

Возвратясь домой, юная Аврелия приказала позвать новую свою рабыню, только что ею приобретенную. Ей нужно было знать, к чему способна Цецилия, какую работу можно было возложить на нее.

Цецилия вскоре предстала перед своей новой госпожой. Бедная девушка до сих пор не могла прийти в себя, до сих пор ее волновали те чувства, которые она испытала во время суда и продажи, оторвавших ее навеки и от отца, и от жениха, и от всех ее друзей. Она не знала еще, какую госпожу послала ей судьба, но сама она была рабыней, а этим все сказано. Одно лишь было ей известно, что госпожа ее — богатая патрицианка, о чем она могла заключить и по убранству дома, который волей-неволей стал теперь ее убежищем, и по той пышности, с которой выезжала Аврелия. Ей много рассказывали о жестокости, которая царила в обращении знатных и богатых людей с несчастными жертвами, обреченными служить у стола знати и питаться крохами, падающими со стола господ. Цецилия с ужасом думала о тех испытаниях, которые посылал ей Господь; она не могла отвязаться от настойчивой мысли о новых мучениях и новых страданиях.

Она предстала перед Аврелией, дрожа от неизвестности, и, как она ни скрывала своего состояния, от глаз юной патрицианки оно не ускользнуло.

— Подойди! Приблизься и ничего не бойся! — ласково сказала Аврелия трепещущей девушке. — Во мне нет ничего страшного.