Аврелия - [43]

— Его ненавидеть! Нет, госпожа, я не могу ненавидеть своего отца. Он только несчастный человек и по-своему, может быть, и прав был, желая сделать угодное своим богам.

— Мне кажется, — продолжала Аврелия, — что твой отец потому тебя и продал, что ты христианка. Тебе следовало бы отречься от своей веры, и тогда он никогда этого не сделал бы.

— Без сомнения, госпожа, такой ценой я могла бы себя спасти, но разве так кто-нибудь поступает со своей религией?

— Неужели? Даже свободу отдать?

— Не только свободу, но даже и жизнь, — отвечала Цецилия твердым голосом.

В душе Аврелии любопытство сменилось полнейшим удивлением.

— В таком случае твоя религия слишком прекрасна и слишком справедлива, если внушает такие строгие понятия! — вопросительным тоном заявила ей Аврелия.

— Христиане, госпожа, могут все переносить. Страдания им не страшны, так как Всевышний вознаградит их там, — произнесла Цецилия, подняв взор к небесам.

— Ты говоришь то же, что мне говорила и моя родственница Флавия Домицилла, — улыбаясь, проговорила Аврелия. — Она хотела и меня обратить в христианство. Видишь, я от тебя ничего не скрываю, и ты от меня не скрывай. Я знаю, что Домицилла христианка; мне известно, что и Климент играет видную роль в этом культе. Да, она мне все это говорила, — задумчиво прибавила молодая патрицианка, — но я должна сознаться, что никогда не думала, чтобы христиане так были преданы своему Богу. И все-таки я удивлена, почему Флавия Домицилла могла оставить тебя во власти этих негодяев, Регула и Парменона! Ведь она достаточно богата, чтобы насытить деньгами их алчность.

— Если она этого не сделала, значит, и не могла сделать, — ответила молодая девушка. — Но, — продолжала она, — не ты ли, госпожа, мне недавно сказала, что меня защищал Плиний Младший? Он знаменитый адвокат. И если великие люди не могли ничего сделать, чего вы хотите от меня или от моего отца, который обратился к помощи такого известного человека?

— Ты права, — ответила Аврелия. — Однако Регул требовал, чтобы ты ему повиновалась. Для чего? Для того, без сомнения, чтобы ты могла донести ему на моих родственников.

Цецилия ничего не отвечала.

— Цецилия!.. Цецилия!.. Ведь я все знаю! Почему же ты теперь-то молчишь? Ты видишь, что мне все известно. Ты не хотела повиноваться Регулу? Ведь так?

— Что же иное я могу сказать госпоже?

— Но он был твоим господином!.. Он ужасный человек, злой.

Цецилия хранила молчание, но теперь уже по другим причинам…

Зачем госпожа так недостойно думала о ней? Аврелия видела ее благородство, чувствовала душевную силу, которая помогла ее бедной рабыне бороться против настойчивых требований жестокого Регула, и догадывалась о мучениях, которые она перенесла.

Она медленно подошла к Цецилии, открыла скрытые туникой грудь и плечи и вскрикнула… Глубокие и кровоточащие рубцы были свидетелями той жестокой расправы, которую учинили над ней ее мучители, и той твердости, с которой Цецилия переносила пытки. Рубцы шли по всем направлениям, черной сетью покрывая нежное тело молодой девушки…

Цецилия застыдилась. Бледное и болезненное лицо ее покрылось краской. Она опустила глаза и молча глядела в землю… Аврелия долго глядела на ее лицо, в котором видела девическую невинность, чистую душу и следы недавней жестокости, наконец не выдержала и с плачем упала на руки пораженной рабыни…

— Цецилия! Я люблю тебя, — забыв о своей гордости, говорила нежная девушка. — Я люблю тебя… Я вижу, как ты страдала ради спасения тех, кто мне так дорог. Клянусь, что твои несчастья были последними… Клянусь твоим Богом… и моими богами.

Цецилия так была тронута сердечными излияниями госпожи, что не могла произнести ни слова, а госпожа, как бы очнувшись от охвативших ее чувств, схватила молодую девушку за руки.

— Это можно сейчас сделать: Вибий здесь. Пойдем за мной, пойдем, — торопясь, говорила Аврелия и увлекла ее за собой в атриум…

Вибий Крисп только что вышел из комнаты Корнелии и медленно шел через атриум.

— Вибий! Вибий! Дорогой опекун! — кричала Аврелия несчастному придворному, занятому каким-то делом. — Ты мне нужен, а ты уходишь.

Выражение задумчивости быстро исчезло с его лица (он не хотел показать юной воспитаннице своего настроения), и с веселой уже улыбкой и отеческим видом он обратился к Аврелии:

— Я всегда к услугам моей августейшей воспитанницы.

— Пойдем за мной, — проговорила она и, в сопровождении опекуна и все еще держа за руку Цецилию, направилась в комнату, где были Метелл и Корнелия.

— Вот девушка, которую я сегодня купила, — начала свою речь молодая патрицианка. — Я ее расспрашивала, и вы должны знать, может ли она быть шпионкой Регула.

Аврелия находилась под впечатлением благородного чувства, которое возбудили в ней и разговор с Цецилией, и вид ее рубцов и кровоподтеков. Она стала рассказывать Метеллу, весталке и опекуну о тех несчастьях и мучениях, которые испытала ее теперешняя рабыня, рассказывать живо, со страстью. Она поведала о всей беседе с молодой девушкой, показала ее раны на истерзанном молодом теле и спросила своих друзей, что они думают об этой бедной Цецилии.

Все они нисколько не были поражены сочувствием, которое Аврелия питала к рабыне, но сходились во мнении, что все-таки она самая обыкновенная рабыня, а Аврелия высокородная госпожа.